Тёмные волосы острижены коротко, но не аккуратно – скорее практично. Он никогда не тратил время на внешность, не стоял перед зеркалом дольше необходимого. Ему было безразлично, как он выглядит, лишь бы одежда была чистой и удобной. Он носил тёмное шерстяное пальто, с которого почти не снимал следы пыли, шляпу с узкими полями, которую сдвигал чуть набок, когда глубоко задумывался. Под пальто – строгий костюм тёмных оттенков, немного потертый на локтях. Белая рубашка, застёгнутая на все пуговицы, тёмный жилет с серебряной цепочкой карманных часов, которые он иногда машинально щёлкал ногтем, когда задумчиво сидел за столом.
Его пальцы длинные, сухие, с костяшками, выдававшими частые встречи с холодным воздухом и бумагами. На правой руке – след от пореза, который он когда-то получил, защищая подозреваемого от ножа пьяного громилы.
Револьвер он носил всегда. В кобуре под левым боком, на крепком кожаном ремне. Он не снимал его даже дома, разве что когда ложился спать – и то кладя рядом, в пределах досягаемости. Убеждённый, что детектив, который расслабляется, долго не протянет.
Его движения были выверенными, спокойными, но в каждом ощущалась внутренняя напряжённость. Будто в нём работал невидимый механизм, который никогда не останавливался. Глаза двигались быстро, внимательно, отмечая мельчайшие детали, но в их глубине всегда жила лёгкая тень усталости – не от работы, а от того, что он видел и знал слишком много.
Он держал газету одной рукой, в другой – папиросу, которая давно потухла. Дым ещё ощущался в воздухе, но он не замечал этого. Его мысли были заняты заголовком, жирным, кричащим: "Загадочное исчезновение юной Анны Воронцовой!"
Он провёл пальцем по тексту, пробегая по знакомым словам: молодая девушка, приличное воспитание, последний раз видели вечером 31 декабря, возвращающейся от подруги. Отец, известный купец, умоляет полицию найти дочь.
Ничего нового. Такие статьи появлялись в газетах с пугающей регулярностью. Менялись только фамилии. Последние полгода, в конце каждого месяца, пропадали девушки. Всегда один и тот же сценарий: никакого шума, никаких свидетелей, просто исчезновение.
Мезенцев устало выдохнул, скомкал газету и отложил в сторону. Всё те же вопросы без ответов. Город жил своей жизнью, но страх, будто ржавчина, начал разъедать его изнутри. Родители перестали выпускать дочерей на улицу, после заката окна закрывались плотнее, ставни запирались на засовы. Петербург, всегда кипящий ночной жизнью, замирал в тревожной тишине, точно боялся, что за ним наблюдают.