– Как вы смотрите, Алина, если я приглашу вас в зоопарк? Вы давно были в зоопарке?
– Тысячу лет не была. С удовольствием приму ваше приглашение…
Когда я увидел Алину, сходящую с лестницы эскалатора, вдруг установилась тишина, как перед грозой или началом концерта, когда палочка дирижера, постучав о пюпитр, взмыла в воздух и застыла, дожидаясь тишины абсолютной… Материализация виртуального образа – всегда волнующий момент, может быть, самый главный, самый мною любимый. Последний звук погас где-то в глубине зала, как свеча на сквозняке, невидимая рука отвела подернутый рябью воздух. Мне показалось, рядом с ней все какие-то тусклые, грубоватые. Увидев и узнав меня, она заулыбалась так, что у меня внутри что-то дрогнуло. И зачем ей понадобился немолодой неврастеник с бронхитом и двумя плохо прижившимися зубными имплантатами…
Заготовленная фраза завязла в имплантатах:
– Блондинка впервые в жизни спустилась по эскалатору в метро и воскликнула: «Так вот ты какое, Подмосковье!..» Это не про вас?..
Вежливо посмеялась. Зубы хорошие, и волосы свои, хотя кто их знает, этих современных блондинок из метро, с перегруженных эскалаторов, из натурального, похожего на ад в часы пик Подмосковья. Двигалась она легко, точно, красиво. Неловкость сковывала нас в первые минуты, на каждом шагу мы должны были осторожно напоминать себе и друг другу, почему мы встретились, почему здесь и почему именно мы.
Борис М-ов встретил нас у входа в зоопарк.
Мальчик из Орехово-Зуева приехал в Москву с мечтой стать журналистом и подал документы в приемную комиссию, не заметив, что машинистка сделала типичную ошибку в рядом расположенных клавишах З-Х; на собеседовании председатель заглянул в дело земляка и, обнаружив нецензурную опечатку в названии милого града, с треском вышвырнул за порог вуза, о котором мечталось. Мол, раз подает на журналиста, должен был считать за машинисткой до строки – такой урок мастерства, запомнившийся на всю жизнь. Работал полотером, коридорным в гостинице, дворником. Учился, играл в «Что? Где? Когда?» еще в первом его составе, когда Володя Лутовинов был председателем, а Саша Бялко делал первые шаги, писал в газеты про передачу золотую, справедливо почуяв, что вот оно – его золотое дно, лез из кожи вон в эфире, опережая «знатоков» в прыти, но не в эрудиции, ложился под Ворошилова и так и этак, тот гонял его, как собачку домашнюю, к себе на дачу в Переделкино, выстроенную на куске земли литфондовской, отрезанной с какой-то булды у покойного Катаева (кто кому платил? какие деньги? все знали, но молчали набрав в рот воды, попискивая по углам переделкинских дач, родственникам Катаева на улице грозили неизвестные), лизал, лизал всем жопы на ТВ, без особого, впрочем, успеха – не хватало московской наглости, московского напора, цинизма. Теперь кормит животных в ЗОО, чистит клетки, выгребает какашки за тиграми и слонами и находит свое положение экзотичным. Раз в год беру его в команду шкотовым, и мы гоняем месяц в Эгейском, чтоб потом в Москве в его тесном закутке на Баррикадной пить сухое, закусывать греческими оливками и вспоминать, как мы гоняли в Эгейском. Скотник в ЗОО – не то же самое, что на колхозной ферме, так он считает. Из своей зарплаты подкармливает кой-каких зверей. Недавно помогал принимать роды у слонихи и зебрихи. Дружит со слоном, который очень радостно трубит, приветствуя его, когда он появляется после отпуска, и обнимает хоботом за шею, как соскучившийся приятель приятеля. Говорит, что испытывает в этот момент волнение, даже слезы наворачиваются. Слоны очень памятливы на людей и чувствительны, как малые дети. Со своими детьми-женами не сложилось, где они, что они – не знает, зато со слоном идиллия полная.