– Итак, Жоливе, какого вы мнения о полковнике Огареве или, что то же, о предводителе татарского войска? – спросил англичанин.
– Я думаю, дорогой друг, – улыбаясь, отвечал Жоливе, – что жест, которым хуш-беги собирался рубить нам головы, был великолепен!
Как бы то ни было и какие бы ни были причины, заставившие Ивана Огарева поступить так великодушно относительно двух журналистов, эти последние были свободны и могли, по желанию, беспрепятственно разъезжать по всему театру военных действий. Они решили продолжать свое путешествие. Чувство антипатии, испытываемое ими когда-то друг к другу, превратилось в самую искреннюю дружбу. Блаунт не мог забыть услуги, оказанной ему французом, о чем тот не любил даже и вспоминать. В общем, их дружба, облегчая им репортерский труд, послужила в пользу и их читателям.
– А теперь, – спросил Гарри Блаунт, – что же мы станем делать с нашей свободой?
– Злоупотреблять ею, конечно, черт подери, – отвечал Жоливе. – Мы преспокойно отправимся в Томск и станем наблюдать над всем, что там делается.
– До той минуты, и, надеюсь, близкой минуты, когда мы сможем присоединиться к какому-нибудь русскому отряду?
– Как вы выражаетесь, мой дорогой Блаунт! Вы начали отатариваться! Если оружие победителей просвещает побежденных – тогда хорошо. В настоящем же случае ясно, что народы Средней Азии ничего не выиграют от татарского нашествия, а, напротив, только проиграют. Но, конечно, русские сумеют прогнать их! Все дело во времени!
Между тем приезд Ивана Огарева, возвратившего свободу иностранцам, был большим несчастьем для Михаила Строгова. Если случай столкнет их друг с другом, то, конечно, первый не замедлит узнать в нем путешественника, с которым он так сурово обошелся в Ишиме, и, хотя Михаил молча перенес это оскорбление, все же на него будет обращено внимание, а это может повредить исполнению его планов. Вот в чем и заключалась дурная сторона приезда Ивана Огарева. Одно только было хорошо – это то, что Феофар отдал приказ перевести немедленно свою главную квартиру в Томск. Таким образом, исполнялось самое горячее желание Михаила Строгова.
Он рассчитывал добраться до Томска, замешавшись в толпу пленных и не рискуя попасться в руки разведчикам, шнырявшим без устали кругом города. Теперь же, по приезде в лагерь Ивана Огарева, опасаясь быть им узнанным, он положительно не знал, как поступить, и думал, что не лучше ли будет просто-напросто бежать из татарского лагеря? И наверное, он остановился бы на этом последнем решении, если бы в лагере не пронеслась вдруг неожиданная новость, что Феофар-Хан и Иван Огарев во главе нескольких тысяч кавалерий уже отправились в Томск.