На мое, как мне кажется, логичное
замечание: «Чего я там не видела?», –зыркнули на меня, кто сердито,
а кто с недоумением, все присутствующие, но сухо отчитала, видимо
на правах матери, Альма:
– То, что ты раздевала и возилась с
обнаженными детьми не дает тебе право врываться в купальню
взрослого мужчины…
Пришлось смущённо отвести глаза,
напомнив самой себе, что в настоящий момент я молодая девчонка, а
не седая травница…
Но мой «прокол» был достаточно быстро
забыт нашей командой, потому что оба пациента, после того как их
доставили в подготовленные для них гостевые покои, остались без
сознания…
И если Дуат был введен в лечебный сон
нами осознано, так как сосед был очень ослаблен после измучившего
его проклятия, то юный граф не приходил в себя по непонятным нам
причинам, ведь мы излечили его физическое тело
полностью…
Зато, пока вампиры мыли и переодевали
наших пациентов, мне удалось прояснить тот вопрос, который меня
мучил последние дни. Благо, что мы с Альмой на пару были
«выставлены» из казармы… Вот, чтобы отвлечься от мыслей о Пауле я и
завела разговор:
– Мам, а если отбросить все те
отговорки, которые ты мне уже озвучила, почему ты не хотела принять
магию? Почему жена Кита, дружинника графа, не пожелала
воспользоваться шансом на жизнь?
Испуг, который отразился на лице
собеседницы заставил меня поежиться, а ее ответ – поверг меня в
прострацию:
– Есть одна старая сказка, которую я
запретила тебе рассказывать, но ее знают все девочки Ватари с
двенадцати лет…
Она замялась и отвела глаза, пришлось
ей подсказать:
– То есть с того возраста, когда мамы
начинают готовить своих дочерей к семейной жизни? – Альма
покраснела и молча кивнула. Ее плечи поникли, а губы сжались,
отчего рядом с ними проявились обычно незаметные
морщинки.
Альма молчала. Я не торопила ее,
понимая, что сейчас в ее душе идет борьба ведь ее дочь, место
которой теперь занимаю я, в то время уже была наделена магией и
никак не могла ее принять. Сжав ледяные пальцы мамы, я
шепнула:
– Я знаю, почему ты так поступила. Ты
пыталась защитить меня… Ты не хотела, чтобы сказание о чужой жизни
испугало меня еще больше… Это был твой выбор. Обещаю, что я не буду
тебя осуждать, тем более, что стыдиться тебе нечего. Ты боялась за
своего ребенка, то есть за мою реакцию… Не так ли?