Нервно перебираю пальцами свои длинные волосы. Как же свалить отсюда, как…
Замечаю, как этот мент достает из папки чистый лист бумаги и ручку. Смотрит на меня прямо, а я…на руки его пялюсь. Загорелые, грубые, крупные. Сетка вен тянется от локтевого сгиба до самых кистей, делая их такими страшными и завораживающими одновременно.
У майора короткая стрижка, на шее вена медленно пульсирует, а из расстегнутой верхней пуговицы рубашки выглядывают его темные волосы на груди.
Сглатываю. Что-то мне неспокойно с ним. Совсем неспокойно.
Рубашка от бурящихся мышц на Огневе сидит в упор. Там же не только руки и грудь, но и спина такая же натренированная, будто он по сотне подтягиваний делает в день. Ой, мамочки…
— Имя, фамилия.
Теряюсь тут же перед ним, хотя обычно я собрана, и легко ориентируюсь в любой ситуации, даже самой дерьмовой.
— Ээ…Мурка.
— Еще раз такой бред вякнешь, приложу башкой о стол. Настоящее имя. Живо.
Сглатываю. Что-то мне страшно. Похоже, я попала к серьезному менту. Начальнику. С таким шутки плохи. Он точно не пугает. Говорит серьезно, спокойно, предупреждает.
— Василиса Калинина.
— Лет тебе сколько?
Молчу. Если скажу, что совершеннолетняя, думаю, проблемы мои станут похуже.
— Вздумаешь врать, получишь по шапке.
После этого заявления желание врать этому менту о возрасте отпадает само собой. Такой если двинет, я уже не встану.
— Восемнадцать.
— Давно работаешь?
— В смысле?
— Как долго воруешь?
— Я не ворую! Тогда вообще, случайно вышло. Я просто…просто, не в ту сумку полезла, я думала, она моя!
— Не ври мне.
— Я не вру!
Вижу, как майор губы серьезно поджимает, и продолжает что-то быстро записывать в эти свои документы.
Становится жутко. Он же сейчас любой висяк на меня повесить сможет, если ему что-то не понравится!
— Родители есть?
— Нет.
— Опекуны?
Прикусываю губу. Сказать правду — еще чего!
— Нет.
Огнев молча достает сигареты, и закуривает, бесцеремонно выдыхая дым, попадающий прямо на меня.
Рот тут же наполняется слюной. Я тоже курить хочу, но у мента этого проклятого не стану просить. Еще чего.
— Еще раз мне соврешь, я позову тех оперов, что тебя допрашивали, чтобы они закончили начатое. Они тебя выебут, а после ты признаешься не только в том, что стащила кошелек.
От его спокойного тона, прямоты и грубости дыхание спирает.