Дорога пошла немного под уклон и бежать стало немного легче. Филиппа передвигала ноги на чистом упрямстве. Ну… и из страха. Если их десятка опять не добежит до захода солнца - а наставники отмечают по последнему достигшему лагерных ворот - и все будут наказаны лишением ужина и чисткой отхожего места, парни сказали, что ночью накроют её одеялом и вымесят её пузо кулаками, как тесто.
Ближе к лагерю вдоль дороги растут сосны. Заходящее солнце пронизывает их розовыми лучами. Красиво! Но Филиппа не видит этой красоты. Она смотрит в землю, по надбровным дугам скатываются крупные капли пота, бегут к вискам и срываются на вниз, когда Филиппа встряхивает головой.
За последний месяц изнурительных долгих пробежек и, частенько случающихся по её вине, лишений ужина всей их десятки, её круглый животик стал меньше вполовину. Однако, кличка «Пузан» прикипела к ней намертво и, злясь на неё, парни по привычке угрожали её бедному бывшему пухлому пузику.
Мимо Филиппы, обгоняя её, тяжело дыша, протопал Ушастик.
- Давай, Фил! Немного осталось. Поднажми! Солнце уже почти коснулось земли, - прохрипел он, подбадривая.
Когда они втроём лежали в санитарной палатке, Филиппа, как самая легко отделавшаяся, поневоле стала сиделкой для двух лежачих парней. Сама она, после двадцати ударов, несмотря на сильные боли, смогла подниматься и самостоятельно передвигаться сразу, а вот Ушастик и его друг, после пятидесяти палок, смогли дойти до ведра без посторонней помощи только к вечеру следующего дня. Филиппа, недовольно бурчала и возмущалась себе под нос, но помогала несчастным передвигаться, подставляя свою спину и осторожно придерживая их за бока.
Жалостливая девушка по первой их просьбе терпеливо подавала стонущим и ноющим парням воду, укрывала их, или, наоборот, убирала одеяло. В первый, самый тяжёлый и болезненный день для всей троицы, когда в их палатку приносили еду, она даже кормила обоих, почти не реагируя на их ругань или жалобы, когда от неловких движений парни испытывали особо сильные вспышки боли. А утром второго дня Филиппа, пытаясь не думать о том, что перед ней мужские зады, до прихода лекаря старательно отмочила и сняла присохшую ткань с ран обоих парней. Они дико боялись, что этот живодёр просто, не церемонясь, сорвёт с их многострадальных ягодиц прилипшие тряпки, а это дико больно.