Только что, чёрт возьми, я, раб, мог сделать?
Уже стемнело. Небо затянулось тёмно-синей пеленой, кое-где на горизонте всё ещё окрашенное багрово-оранжевыми пятнами прошедшего заката. Финола закончила работу несколько часов назад, оставляя особняк на меня. А её всё ещё не было…
Хорошее «после обеда».
Со вздохом покосился на забытый ею на столике металлический коробок с сигарами и поморщился от раздражения.
Бесит!
Я всегда был отчасти свободен, несмотря на то, что попал в неволю ещё худощавым несмышленым мальцом. Чтобы выживать, всего-то приходилось хорошо биться. Никакого коленопреклонения, ползания на четвереньках, заглядывания в пасти аристократам-извращенцам. Выигрывать, не мешать свободным и не буянить на прогулках — три простейших правила.
Да, я получал копейки, которых с трудом хватало на еду. Да, я не имел возможности прикоснуться к женщинам. Свободные редко берут в дом бойцов, а невольницы никогда не отходят от своих хозяев. Да, всё, что я имел — холодная пустая клетка в подвале, которую разрешено покидать лишь на определенное количество времени, чтобы утолить голод и выпустить волка размяться. Но моя честь, моё самоуважение и мой дух всё ещё были при мне.
Пока не на коленях — свободен. Бои — мелочь.
Не повезло лишь единожды, когда на пару недель меня выкупила мадам Зильвар… Этого времени хватило, чтобы начать ценить то, что имел. Чтобы поблагодарить всех возможных богов за то, что попал к предпринимателю, а не «домашнему» хозяину.
Мы, оборотни, не умеем подчиняться. Что-угодно, но, чёрт возьми, не это! Единственное, чего я когда-либо боялся, — однажды проиграть или стать неинтересным для гладиаторских представлений. В первом случае — смерть, во втором — продажа, а там, к кому попаду… Потому делал всё, что мог, чтобы выделяться. Я изучал технику боев всех возможных существ, чтобы не бросаться на них зверем, подобно своим сородичам, а играть. Народ всегда любил игры. Я выучился такому самоконтролю, что сам себе завидовал. И я никогда не оступался…
Пока меня не выставили против проклятого Жнеца.
Ещё до поединка я чувствовал, что к добру этот бой не приведет. Любимец публики, главный кормилец кошелька владельца арены… Я почти смирился с тем, что умру. Оно и немудрено — не могла ведь удача столько времени стоять хранителем над рабом. По сравнению с другими, я продержался слишком долго.