— Надо руками таскать? — пытался я уточнить. — На себе?
Явно какое-то недоразумение. Подойти бы к Шаниязу и спросить его самого, что от нас требуется и в чем мы провинились. Может, Садык неправильно все понял? Но мои ноги вросли в землю, а душонка зашлась страхом при мысли, что я заговорю с божеством. Да и Худайберген с Мамлакат дергали меня за оба рукава.
— Не нужно, начальник!
— Будем работать, Артыкджан… мы просим вас…
Мы снова принялись ворочать камни. «Ну какой в этом смысл?» — мучился я и стонал от непомерной тяжести. И кто-то рядом со мной так же стонал и еще бормотал заветные слова молитв или заклинаний…
Садыку тоже пришлось поработать. Он безропотно стаскал за кибитку жерди, уволок желоб, поставил дверь на место. Табиб тем временем прохаживался по огороду, расталкивая овец ногами, задирая воинственного козленка. Иногда оп бросал в нашу сторону долгий взгляд, и в нас чудесным образом возбуждалось горячее желание таскать на себе камни всю оставшуюся жизнь.
Злой старик поднял обеими руками гладкий камень, похожий на его собственный череп, и вдруг повалился на спину. Изо рта хлынула черная кровь.
— Он умирает! — закричал я. — Садык!
Работник прибежал, сел на корточки перед телом.
Потом пришел табиб и произнес слова отходной молитвы. Старик дернулся и затих.
Я подполз к толстым ногам табиба, захрипел — голос почему-то пропал:
— Чего вы хотите от нас? Не верите, что мы больные?
Передо мной возникло необъятное лицо со свесившимися набок подбородками. Заплывшие узкие глазки источали мудрость и покой.
— На все воля аллаха, человек. Смирись. — Невыразительный, будто сдавленный, голос. — Скоро мы узнаем твою судьбу.
Мамлакат опять сидела с камнем на коленях, который не могла дотащить до сая, и тихо плакала. Табиб подошел к ней, отодвинул сетку с лица.
— Иди в кибитку, — сказал он.
Я оглянулся на Худайбергена. Тот в ужасе улыбался, закатывал глаза, силясь встать на колени, но руки его подламывались, и он падал плечом на камни.
И вот бог уходит. Его длинный, просторный чапан с продавлиной на месте зада колыхался и подергивался, будто оживший. Под большими ичигами с редкостными резиновыми кавушами хрустели и вминались мелкие камни, раздвигались крупные. Ходить табибу по камням было трудно…
Вдруг мне стукнуло в голову, что сейчас решается моя судьба. Или только что решилась.