— Пытки? — спросил принц, приподняв брови, и его спутник
поспешил сказать:
— Она лжёт, Ваше Высочество. К Майри отнеслись соответственно её
высокому положению. Её всего лишь погрузили в бочку с водой и
окунали в неё с головой, когда она замолкала. Святая вода развязала
ей язык намного быстрей любых приспособлений, причиняющих боль. Пар
стоял, так её ведьмовская кожа горела. Майри — несомненно, ведьма,
и она виновата.
— А что книга? Она ведь была у неё?
— Найдена именно там, где она указала, и уже сожжена.
Принц кивнул, но нельзя было не заметить, что сожжение
колдовской книги его не обрадовало. Он оглядывался по сторонам,
притворная рассеянность и скука исчезли с его лица, взгляд стал
хищным.
Вдруг тонкая улыбка скользнула по его губам.
— Тогда что это тут на полу? — Принц отбросил концом трости
сено, прикрывающее кровавую пентаграмму. — Говорите, маркиз, книга
ведьмы сожжена? Может, ещё скажете, что она по памяти нарисовала
здесь это?
Реакция на обнаруженную принцем пентаграмму оказалась более
бурной, чем я могла ожидать. Суровые воины, все как один принялись
показывать знаки руками — я бы сказала: в испуге креститься, но
выглядело это иначе. Они соединяли все пять пальцев, кое-кто и на
обеих руках сразу, и делали ими такое движение, будто пытались
отбросить от себя что-то невидимое. Маркиз же и вовсе праздновал
труса: едва не упав, то ли отпрыгнул, то ли отшатнулся от места,
где стоял — у самого края прикрытой сеном пентаграммы. Надутая
важность и самодовольство в один миг исчезли с лица с комично
округлившимися глазами. Что интересно: и маркиз, и его люди будто
боялись смотреть вниз, словно линии, точки и завитки, образующие
сложный узор, могли навредить им одним своим видом.
Принц единственный сохранял хладнокровие. Концом трости он
вернул сено на место.
— Немедленно уничтожьте это! — выкрикнул маркиз.
Его приказание выполнять не спешили, и он схватил за плечо
одного из стоявших поблизости мужчин и толкнул вперёд.
— Выполняйте! Немедленно!
Выбранный им бедолага едва ли не позеленел, но гнева маркиза,
видно, боялся немного больше рисунка на грязных камнях. О, какое же
у этого немолодого мужчины стало испуганное лицо. Он топтался по
соломе, мешая изображение из крови с грязью, «танцевал», вытирая
пол сапогами. Света от фонарей хватало, чтобы видеть выступившую на
его лбу испарину. Взгляды, которые он бросал на меня — вниз,
кажется, ни разу не глянул — наполняла чистая, беспримесная
ненависть.