- У вас тоже на глассес барьер? - спросила девушка.
Чего?
- Да, - ответила Нивина.
- У нас та же ерунда… Даже непонятно, вот ис дуинг!
Чего-чего?
- Да ясно как день, что тут начнется какой-то новый этап… С
начала же было понятно, что занятие с подвохом! - парень вздохнул,
сцепил пальцы в замок и нахлобучил руки на голову.
- Какой интересный вывод… Вижу дипломированного специалиста
Воронежского тёлкостроительного техникума, - фыркнула девушка, а
потом неожиданно обратилась к нам. - А вы из какой группы?
- Я из третьей.
Нивина могла сказать «мы», но видимо мои коммуникативные навыки
напрочь отбили у неё желание признавать моё существование.
- Ай фром фёст! Меня, кстати, Лариса Нейдгардт зовут.
- Нонна.
- Игорь Ордин из четвёртой. Будем знакомы, - сказал Ордин и
протянул руку, которую я на автомате пожал. Столько лет живу, а
никак не могу привыкнуть к людям, что вот так запросто
знакомятся.
- Э… я Герман… - представился я в ответ.
- О, прикольное имя. Немецкое?
- Византийское.
- Шутишь?
- Нет.
- Серьёзно?
- Конечно же нет… Немецкое-немецкое. Ты был прав.
Иногда легче соврать, чем читать лекцию по ономастике.
За деревьями стали мелькать фигуры: к нам приближалась новая
пара. Заслон продолжал висеть перед глазами, и я не сразу смог
разглядеть гостей, но когда они пересекли его, я почувствовал, что
моё лицо невольно перекосило.
Куваева и Решетникова. На старте я не заметил, что они вместе,
так что короткий смешок издал лишь сейчас. Не оставалась сомнений,
что большинство пар подбиралось лишь по одному критерию:
несочетаемости. И если с Куваевой было просто - что её вид, что
вопрос на старте создавали впечатление, что она постоянно сидит на
коктейле из ЛСД и седативных - то Решетникова была очень проблемным
человеком.
Та толика занудства, что она вывалила на инструктора, была лишь
вершиной айсберга её личности. Формально, группам на кафедре
старосты были не нужны. Всю основную информацию мы получали через
телефоны, однако руководствуясь старыми правилами, в каждой группе
староста должен был быть. И именно Решетникова взяла не себя эту
обязанность. И взяла она её с большим удовольствием, хоть её об
этом никто и не просил. Родись она лет семьдесят назад, она бы
сделала блестящую карьеру от октябренка, до партийного работника:
дотошная, трудолюбивая, правильная. Её мировоззрение не допускало
ничего, что хоть чуточку отходило от установленных в обществе
правил и норм. И следование им было неукоснительным. Принцип
«Разрешено всё, что не запрещено» казался ей призывом к анархии.
Если бы татуировки не были символом морального разложения - в её
глазах, само-собой - то она бы уже набила на предплечье «Запрещено
всё, кроме того, что не разрешено». Уверен, что в самом нижнем
ящике её стола лежала толстая тетрадь в строгой черной обложке, где
была расписана её жизнь по месяцам на двадцать лет вперед: красный
диплом, статусная работа менеджером среднего звена, брак, три
ребёнка - мальчик и две девочик, ипотека на трехкомнатную квартиру,
машина-универсал и поездки к родителям каждый месяц - девять раз в
год к её, три к его. А уж требованию к мужу будут строже, чем к при
отборе в космическую программу.