Конь,
нехотя, все же двинулся шагом по тропинке вперед, однако дойдя до
зарослей орешника, вдруг заржал и прянул в сторону. Кусты тут же
заколыхались – кто-то там, в самом деле, был. Максим ухватился за
топор, Стеша вскрикнула и соскочила с седла на землю.
Тут из
кустов выскочил некто темный, с растопыренными руками. Человек,
должно быть, но почти нагой – только на бедрах остатки дерюжных
порток. Прыгнул, зарычал по-звериному – да как вцепится Сивке в
шею!
Максим на
мгновение оторопел, Сивка взревел и забился, но человек вцепился
крепко, словно паук в муху – не выпустил шею. Конь захрипел,
завалился набок. Максиму на руку брызнуло чем-то теплым – он в
темноте не сразу понял, что это кровь. Видать, ночной тать зубами
впился коню в горло! Дух от него был противный и странный, пахло
гнилым мясом, грибами, немытым телом и отчего-то сильнее всего –
чесноком, словно человек этот съел его целую корзину.
Чудом
уберег Максим ногу, чтоб ее телом коня не раздавило, соскочил с
седла, а Сивка уже в агонии бьется, хрипит тихо, человек же – точно
ли человек?! – вцепился ему в горло, чавкает, ногтями плоть
дерет.
Ужас сковал
Максима, а тут нападавший оторвался от уже только мелко дрожащего
конского тела и поднял на Максима глаза. Был он бородатый, с
всклокоченными редкими волосами, и лицо у него было темное совсем,
словно налившееся стоячей синей кровью – или это только казалось
ночным делом?
А вот глаза
у мужика были белесые, неподвижные, совсем неживые. Тут-то Максим и
понял, что никакой это не мужик, а упырь могильный, про каких в
страшных сказках сказывают. Максим таких много слышал, пока в миру
жил, да никогда не верил, что такая страсть на самом деле по свету
ходит.
Зарычал
упырь, на Максима взглянувши, кинулся вперед. Максим от ужаса
вскрикнул и рубанул его с размаха топором в темя. Раздался стук,
словно в колоду топором ударили, и вошел топор лихо, на
полтопорища.
Любой
человек от такого удара тут же упал бы бездыханным, вот только
перед Максимом был не человек, в чем он теперь убедился
окончательно. Тварь сперва в самом деле повалилась на землю, но тут
же с нее поднялась и вновь повернула залитую кровью харю к Максиму,
ощерила зубы. А топор так и торчал из ее полуразрубленной
головы.
Максим
попятился, скользя руками в лошадиной крови, пропитавшей землю.
Теперь оружия у него вовсе не было: да и на что оружие против того,
кто с топором в голове ходит, как ни в чем не бывало? «Бежать!» –
промелькнуло у Максима в голове. – «И на дерево залезть – авось, он
там не достанет!»