К двери квартиры подхожу на цыпочках. Прислушиваюсь. Тишина. Может, малыш еще спит? Хорошо бы…
Тихо открываю и закрываю входную дверь. Никого. В коридоре чисто, уже хорошо. Снимаю обувь, вешаю сумку, отношу в ванную спортивную форму и белье. По-прежнему, тишина. И вот это уже настораживает.
Захожу в гостиную, где оставляла мило спящего щенка, закрытого в своем импровизированном вольере и вижу…, что там никого нет! О, НЕТ!
- Фунтик! – кричу не своим голосом, где-то даже с истерическими нотками. – Фунтик! Иди ко мне, малыш!
Естественно, на такой истерический крик никто не выбегает. Зови МЕНЯ кто-то таким голосом, я бы спряталась куда-нибудь поглубже и переждала часа три, а лучше – четыре.
- Фууунтик, идии ко мне – стараюсь уже мягче звать, ласковей, и, вздрогнув, в страхе отпрыгиваю, не узнав свое лицо в зеркале. Ой, мамочки! Губы растянуты в резиновую улыбку, волосы всклокочены, а глаза… - вылитая маньячка из ужастиков.
Заглядываю в спальню – гаденыша нет. На кухне тоже. И тут мое сердце болезненно сжимается, потому что я замечаю, что дверь в кабинет мужа слегка открыта. Щелочка совсем тоненькая, вряд ли упитанный и невоспитанный щенок смог бы пролезть, но нужно убедиться.
Чувствуя, как замирает сердце, захожу в кабинет и в ужасе замираю, придав ладонь ко рту, чтобы погасить рвущиеся наружу рыдания. Этот… Фунтик разодрал любимый кожаный диван мужа! Всю обивку внизу содрал, разбросал по комнате куски наполнителя, каким-то образом скинул со стола бумаги и спокойно на них улегся, создавая видимость сна.
- Ах, ты…! – муж не любил, когда я ругалась, поэтому я, сдерживаясь от нецензурной брани, пытаюсь схватить за хвост проснувшегося и очень юркого щенка. – На мыло пойдешь!
Персиковая хитрая задница за секунду подскакивает и с разбегу ныряет в коридор, оставив меня один на один с бардаком в кабинете и голове. Всхлипнув, сажусь на пол, упираюсь спиной в диван и захожусь в рыданиях. Все здесь напоминает о муже. На столе стояло наше фото в рамке, которая сейчас разбитой валяется на полу. Диван пахнет дорогими сигарами мужа и его одеколоном. Все в кабинете источает родной запах. Это такая боль, быть здесь и ощущать присутствие любимого человека, но понимать, что его нет, и никогда больше не будет. Вжавшись лицом в кожаную обивку дивана, рыдаю громче и громче, вою, как собака. Кричу куда-то в потолок: