Вилберт II еще раз взглянул на дочь, дотронулся до ее пальцев,
отвернулся и стремительно вышел. Не думаю, что он будет спать этой
ночью. Судя по тому, что в часовне Двуликих сияли окна – он
собирается провести ночь в молитвах.
Я потушила свечи, не в силах глядеть на пламя. Глаза невольно
закрывались, от обильного ужина клонило в сон. Я боялась, что усну
– а какая-то из свечей упадет, и будет пожар. Такое бывало на моей
памяти не раз и не два. С сомнением покосилась на широкую постель.
Она так и манила. Полупрозрачный балдахин с золотыми кисточками
заманчиво колыхался – окна по летнему времени были открыты
настежь.
Кровать о четырех резных столбиках была огромной. На ней вполне
могли поместиться все четыре фрейлины. Очень часто спала на ней и я
– особенно, когда Элисандра не могла заснуть и требовала, чтобы ей
почитали на ночь книгу. Это было вполне прилично: мы ведь обе
женщины. Поэтому я почти без колебаний обошла постель и прилегла с
другой стороны. Мягкий теплый сон очень быстро затянул меня в свои
объятия.
Проснулась от того, что меня весьма бесцеремонно трясли за плечи
и приговаривали что-то на совершенно незнакомом языке. Эй, эй,
полегче! У меня в роду были маги, у меня брат – одаренный!
Бесполезно накладывать на меня проклятья, меня, во-первых, все
равно спасут, а во-вторых — вряд ли это сойдет злодею с рук!
Нехотя открыла глаза: было еще темно. И тут же с воплем
подскочила, потому что за плечи меня хватала Элисандра, и лицо у
нее было совершенно безумное. Все-таки она свихнулась! Нам всем
конец!
— Тише, тише, Ваше Высочество, — залепетала я, пытаясь
сообразить, как вырваться из ее объятий и поднять тревогу. — Все
хорошо, сейчас я позову доктора.
Принцесса резко выпустила меня из рук, отпрянула и затрясла
головой. Глаза ее широко раскрылись, губы зашевелились.
— Доктора… — эхом повторила она.
Я чуть не разревелась от нахлынувшего облегчения. Кажется, она
все же в разуме!
— Где… я? — медленно, по слогам спросила Элли.
— Вы у себя в спальне.
— А… кто ты?
— Я ваша старшая фрейлина. Аманда. Вспомнили?
В ответ ее высочество выдала вдруг такую тираду на языке
портовых грузчиков и дешевых блудниц, что я рот открыла и закрыть
не смогла, только мычала, как глухонемая. Это как же? Это откуда?
Нежный цветочек, воспитанная девочка — и вдруг такие слова! Ладно,
я половину из этих слов слышала от папеньки, когда он нажирался в
хлам. А вторую половину — от маменьки, когда она обнаруживала новые
долговые расписки. Но принцесса? Да если бы кто-то в ее присутствии
посмел произнести нечто подобное, домой он бы отправился с головой
в руках.