«Ага, конечно, — мысленно глумился я, — равенство сословное.
Правда, на нашем Скотном дворе почему-то одни животные равнее
других. Кто-то чуть, а кто очень, ну очень, сильно равнее
остальных...»
Учитель продолжал разглагольствовать, какой рай наступил у нас и
уже целый век цветёт и пахнет. Интересно, он и вправду в это верит
или шпарит по методичке, отрабатывая повесточку, спущенную сверху
Министерством Образования? Я слушал его внимательно, сегодня он был
ко мне явно неравнодушен. Отвлекусь я на свои мысли, а Павел
Игнатьевич возьмёт да спросит, о чём он только что молол языком? И
не дай бог не пересказать слово в слово его благопристойный
монолог, мало имеющий связь с реальностью бытия.
К прозвеневшему звонку и перемене я был готов, как никогда
прежде, чтобы стремглав выскочить из кабинета. Сразу же после
учителя, таков местный этикет — звонок для учителя, а потом для
нас. Злой Иван Троекуров явно хотел пощекотать меня своими кулаками
патриция, на практике доказав, какое у нас равенство в стране, да и
в мире в общем и целом. Так, например, я не мог даже пальцем
тронуть обидчика или оскорбить его словом, а он меня... эх! Думаю,
охрана лицея вмешается, но специально будет ползти к месту побоища
крайне медленно. Как раз к моменту, когда высокопоставленный школяр
сломает мне пару костей и рёбер и будет добивать ногами на полу моё
бессознательное тело. Всё-таки убийство плебса, тем более при
свидетелях и на видеокамеру, суть есть перебор.
Отвечать мне ему никак нельзя, мигом вылечу из лицея, возможно,
в застенки. Бить себя тоже не позволю, благо не мазохист. Значит,
ноги в руки и до следующей перемены прячусь не отсвечивая от банды
старшеклассников. Жаль, что пропустить даже одного урока нельзя.
Мне точно невмочно!
Не стоит думать, что я терпила и жертва, отнюдь. Позже, встретив
каждого из обидчиков в тёмном углу, где нет камер и свидетелей, я
жёстко отомщу. Это уже неоднократно было, парни меня не сдавали,
возможно, в чём-то даже уважали, раз я не ломался, но периодически
всё равно пытались прессануть, в очередной раз проверяя на
прочность.
Рванул. Саша Смердяков — очередной подпевала в малочисленной, но
эффективной свите Троекуровых — успел схватить меня левой рукой за
лямку рюкзачка, забитого учебниками и тетрадками. Выбирать не
приходилось, оставаться здесь и быть битым не хотелось, пришлось
бросить товарища из мягкой, холщовой ткани в беде одного. И бежать,
сверкая пятками! Хорошо хоть немного отомстил, сумку отбросил от
себя с такой силой, что Саня завалился куда-то на спину с грохотом
и громким возгласом. Туда ему и дорога, подхалим боярский, надеюсь,
разбил себе чего-нибудь.