Я улыбнулась так, словно стою на сцене Большого театра, а не возле туалета типа сортир прямо за покосившимся забором, заросшим бурьяном, и ответила бодро:
– Прекрасно, Томочка! Просто прекрасно! Спасибо, что беспокоишься!
И что заботишься о том, какие сплетни потом по всей Москве разнести. И доложить ему!
Она всегда так, я знаю. Но я умею держать лицо и поэтому улыбаюсь даже по телефону.
– Ты у родителей? Или в Москве? – затаила дух Томочка.
– Да нет, я устала от мегаполиса. Отдыхаю за городом, наслаждаюсь плэнэром! Тут такие виды! А воздух! Ммм, не передать! Не хочешь приехать? Тут чудо, как хорошо!
Я окинула взглядом тмутаракань с сорняками и камышом по ту сторону от железнодорожной насыпи, потом повернулась обратно, пряча глаза от солнца, и с удивлением обнаружила на холме прямо по курсу над дощатым сортиром замок. Настоящий, каменный с четырьмя башнями и фигурной кладкой, практически как на Луаре.
Я даже глаза протёрла: замок? Здесь?! Чудны дела твои, Господи!
– Ну, я рада за тебя, Милочка! – расстроенно произнесла Тома. – Ты только держись, ты сможешь, я в тебя верю! Не теряйся!
И поспешно отбила звонок.
Угу, – кивнула я сама себе, – уж я-то точно буду держаться! Хотя бы назло вам всем, и то стоит!
* * *
Протелепавшись ещё немного по тропинкам между холмами, кустами, по балке и через овраг, я, наконец, увидела его – дом по адресу Почтовая, двенадцать. Хотя ни почты, ни соседних домов, ни другой улицы поблизости не наблюдалось.
Я обрадовалась и скривилась одновременно: моим бесконечным телепаниям наступил конец – это хорошо; однако недвижимость, которая теперь принадлежала мне, вызывала скрежет в клапанах сердца, жалость к себе и духоту в селезёнке. После Хилтона и Рэдиссона, после квартиры на Патриарших, после всего... я должна жить здесь?!
Ком в горле пришлось сглотнуть, решительно вдохнуть и выдохнуть, набравшись вместе с воздухом аллергичной пыльцы родного края.
Нет, нытьё к чертям собачьим!
Пусть вот эта... – в голове, как в компьютерном банке данных, судорожно подыскивалось подходящее слово, и я радостно кивнула себе, обнаружив нужное, – халупа совсем не евро, и даже на четверть звезды не тянет, зато эта халупа МОЯ! Исключительно моя и ничья больше! И пусть мне кто-нибудь тут скажет хоть слово или попробует приказать! И выставить отсюда меня не получится!