В отделение меня тоже завели под усиленным конвоем, как будто бы
была злостной преступницей.
Небольшая комнатка со столом, образцами документов, усиленная
стальная дверь с решеткой из толстых прутьев и небольшое окошко,
забранное более аккуратной и тонкой решеткой. Небогато.
Точь-в-точь, как в нашем мире. Если бы у меня так сильно не зудели
руки от наручников, то я бы решила, что это просто сон.
- Бруксу привезли, - буркнул одни из бугаев мельком наклонившись
к окошку, крепко держа меня под руку, - без РУМ.
- Ого! - отозвался дежурный, и железная решетчатая дверь,
пиликнув, открылась, пропуская нас внутрь.
В прошлый раз ребята-полицейские тоже завели меня за такую дверь
и усадили в кабинете на мягкий стульчик. И я думала, что и в этот
раз будет так же. Но нет. Мы прошли по узким коридорам и
остановились перед клеткой. Я даже пикнуть не успела, ошеломленно
хлопая накрашенными ресницами, как меня подтолкнули в камеру и
заперли дверь.
- Эй! - я развернулась на каблуках, - наручники хотя бы
снимите!
Бугай презрительно фыркнул:
- Скажи спасибо, что мы тебя на месте не пристрелили,
брукса.
И ушел. Оставил меня совсем одну в холодном, сером, каменном
мешке, без окон и с решеткой во все стену. И как он мог мне
нравится? Гад.
В камере даже света не было, одинокая лампочка висела в
коридоре, освещая совсем немого пространства вокруг себя. В одном
из темных углов виднелись очертания унитаза и раковина с выложенным
кафелем фартуком. А вдоль всей стены напротив решетки на высоте
чуть ниже колена располагалась широкие деревянные нары.
Здесь, наверное, крысы есть, мелькнула мысль, и я одним прыжком
взлетела на скамью. Сердце бухало. Я по привычке прикусила губу,
чтобы не разреветься, и совсем забыла про свои острые, акульи
зубки. По подбородку пролегла черно-красная дорожка, и кровь
закапала мне на грудь, пачкая новое, белоснежное платье, купленной
только вчера специально для знакомства с Лехой. Стало еще обиднее,
и я захлюпала носом. Ох, уж эти восемнадцать лет! Я и забыла, что
была такой плаксивой.
Время шло. Я поплакала, успокоилась, потом поплакала еще. Все
равно больше делать нечего, кроме как жалеть себя. Такую маленькую
и беззащитную. Окон в камере не было, и я даже примерно не
представляла сколько я уже просидела в камере. С одинаковым успехом
это могло быть двадцать минут и двадцать часов.