— Пока нет. Но я решаю
этот вопрос. Отпустят в любом случае, или придётся сменить работу, — улыбаюсь
ей.
Работа меня не кормит.
Она пока просто в удовольствие. Но душу греет мысль, что если инвестиции
прогорят, а деньги на счетах кончатся, можно будет воспользоваться предложенным
когда-то Викой планом.[1]
— Вот лучше не надо! —
пугается Настя. — Ей стабильность нужна, а ты опять легкомысленнен. С органов
уйдёшь и что, опять в бокс? Мало она настрадалась с твоим боксом?
— А-то много?! Сама
себе устроила золотую клетку. Могла бы кайфовать и расслабиться, по миру со
мной поездить, а не экзамены зубрить в одиночестве.
— Ей была важна учёба,
Антон. Не все девушки готовы сесть на шею мужу-миллионеру и ходить только по
салонам красоты и бутикам. Но тебе, конечно, не понять!
— Конечно, мне не понять.
Когда я месяц дома не был, приезжаю, думаю, меня жена любимая встречает голая с
ужином на столе, а меня вообще не встречают! Вообще, понимаешь?! Экзамен,
видите ли, важный завтра! Весь день в очках и халате от бабушки за учебником! И
это мне за то, что у меня целый месяц секса не было, когда вокруг столько баб
крутилось?
— А может за что-то
другое? Ты же её совершенно не слышал, не принимал в серьёз её желания,
принижал важность её деятельности. Собственно, ты и сейчас это делаешь.
— А она делает ровно
то, что любая баба после брака: выйдет замуж за одного мужика и начинает его
переделывать в другого. Может мне не стоит мешать ей выйти за Мирончика — сами
вскоре разбегутся? Зная Викин характер, уверен за этим не заржавеет.
— Ой, тебя послушать,
она была отвратительной женой. Только почему-то ты её вернуть хочешь. Её
послушать, так ты мудак, каких свет не видывал. Только до сих пор забыть не
может. Устала я от вас, улетели бы уже скорее и вернулись парой.
— А ты уверена, что она
до сих пор меня любит?
— Уверена.
— Она сама тебе
говорила?
— Нет, конечно. Она и
думать про тебя не желает и ни одного слова о тебе слышать не хочет. Только
Мирон её — твоя полная противоположность во всём. Как специально выбирала
только по этим критериям.
— Нет, ну если она
считала меня мудаком, то в этом её Мирон преуспел куда больше. Видела бы ты его
лицо, когда этот долбоящер без ключей остался.
— Упиваешься? — снисходительно
и как-то горько улыбается Христофорова. — Как малолетний пацан, что в
одноклассника яйцом на обеде кинул, ей богу. Мальчики, войнушки… некоторые не
взрослеют, — вздыхает она. — Только главная битва у тебя впереди. За женское
сердце бороться, это тебе не за чемпионский титул. Тут совсем другие методы
нужны, а главное — чувства. Надеюсь, не один спортивный интерес тобой движет, а
то я уже начинаю жалеть, что тебе написала. Но уж больно жалко было наблюдать,
как подруга себя гробит кому-то назло.