[10], а не купаться в лавэ
и достатке, как самозваному
апельсину-лаврушнику[11]! На столе -
переполненная пепельница из консервной банки, распечатанная пачка
«Беломора» и спички, початая бутылка водки, три граненых стакана и
тарелочка с подсохшими и свернувшимися кусочками сыра и докторской
колбасы. Никакой тебе икры, крабов и заграничных деликатесов,
несмотря на хранящиеся во всесоюзном общаке миллионы в рублях,
валюте, золоте и брильянтах. Я по жизни чтил воровской кодекс, и
реально считал, что вор, как и предписывал «закон», в первую
очередь должен быть настоящим аскетом в быту, не окружать себя
роскошью и вообще не иметь никакой собственности. Вор должен
воровать! Причем сам и регулярно! Это - главное правило вора!
А второе правило, как бы это не показалось смешным, озвучил
Володя Высоцкий (с которым я, в свое время, был знаком лично и
которого безмерно уважал) в своей киноипостаси матерого опера
Жеглова: «вор должен сидеть в тюрьме!» Должен - не часто, но
регулярно. А как еще прикажете управлять огромной массой зэков, и
эффективно контролировать все те процессы и брожения «умов»,
находящихся за решеткой? Только изнутри! И я старался следовать
этому принципу в течении всей своей жизни, время от времени
попадаясь на незначительных преступлениях, хотя вполне мог легко
этого избегать. Благо, во все времена прикормленных прокурорских и
судей хватало с избытком.
Наконец, мой взгляд остановился на старом мутном зеркале с
облезшей и потрескавшейся местами амальгамой. Зеркальная
поверхность беспристрастно отразила сидевшего на одной из табуреток
потрепанного жизнью костлявого деда с глубоко запавшим глазами и
ввалившимися щеками. Старик, тяжело навалившись на стол локтями,
нервно пожевывал кривыми редкими и желтыми зубами бумажный
папиросный мундштук очередной еще не раскуренной папиросы. Сквозь
распахнутый ворот мятой рубахи, открывающей впалую грудь, были
видны многочисленные тюремные татуировки и подключичные
звезды[12] коронованного воровского
авторитета. Я криво улыбнулся своему отражению, и краше которого в
гроб кладут, и потер рукой, сплошь покрытой «синей вязью» портаков
ноющую грудь. Что-то сердечко сегодня не по-детски
«расшалилось»…
За столом напротив меня пристроился на табуретке Колька Лепеха –
сорокалетний авторитетный рецидивист, воровайка-домушник, недавно
освободившийся из мест заключения. Лепеха щелчком выбил папироску
из пачки «Беломора», лежащей на столе, ловко промял мундштук и
крепко закусил его зубами. Подцепив со стола спичечный коробок,
Колька встряхнул его возле уха, проверяя - не пуст ли? Чиркнув
спичкой по терке коробка, он прикурил папиросу от вспыхнувшей
фосфорной головки.