– Да пошел ты в баню, – процедила я, чувствуя, как зубы начинают клацать от холода.
Вода, правда, была не самой теплой, к тому же сарафан промок насквозь и теперь противно лип к телу.
– О-о-о, – протянул Марк, приближаясь к склону. – Не лучшее время для купания, хотя… – засмеялся он.
– Проваливай отсюда.
Не хотела признаваться, что жизнь моя покатилась также кубарем под откос. Я упрямо сидела в воде, молясь только о том, чтобы поблизости не всплыла какая-нибудь лягушка.
Но Разумовский плевать хотел на мою просьбу, он осторожно спустился вниз, закатав предусмотрительно джинсы до колен, а я сидела и не шевелилась, словно ждала, что же последует за рыцарским поступком. Хотя, может, зря я надеялась, он вполне мог меня и притопить без свидетелей.
– Дурища, заболеешь еще, – покачал головой Марк, подхватывая меня под руки. Буквально выдернул из воды, прижимая спиной к своей груди. Грязная, мокрая, несчастная – я представляла собой жалкое зрелище, и хотелось провалиться со стыда еще раз в эту трясину.
– Спасибо, – все же промолвила я дрожащими губами, буквально синея от холода.
Стояла и смотрела на Разумовского, не зная, как себя вести. А он таращился на меня. Открыто, без ухмылки и укора. И потом сделал то, чего я точно не ожидала. Просто шагнул ко мне и обнял, прижав такую замухрышку к себе. Я шелохнуться боялась, не говоря о том, чтобы слово сказать. Наверное, он почувствовал мое смущение, граничащее с желанием его придушить, но все же сжал крепче в своих объятиях, прошептав на ухо:
– Не расстраивайся, Владимирова, ну, подумаешь, не в первый раз ты опростоволосилась. Видимо, карма.
– Да иди ты, – резко отстранилась я и гордым шагом засеменила в сторону дома.
Надеясь, что у Марата найдётся какая-нибудь одежда, я торопилась быстрее к дачному участку.
Встретили меня у беседки сначала тишиной, а потом звонкий смех наверняка прокатился по всему поселку, заставив встрепенуться воробьев на кустах сирени. Ну да, ну да, вся грязная и мокрая, подумаешь?
– Предупреждать надо, что поблизости есть болото, – стараясь улыбаться, заявила я хозяину дома, даже в книксене присела театрально.
Подошла к скамейке и отыскала свою сумку, в которой с надрывом трезвонил телефон. Отвечать не стала, уже услышав по сигналу, что это сестрица названивает.