Проще говоря, бил, пока могли стоять.
Самое сложное было — управиться с как можно большим количеством
переговорщиков, покуда остальные не успели сбиться в стаю.
Завершилось всё это ещё одной особо жестокой дракой, во время
которой я в ярости разбил оконное стекло и, ухватив пару осколков,
пообещал прирезать их, словно баранов. Покуда мне не поверили,
успел полоснуть всё того же Рябого, и только тогда его свита,
поняв, что шутки закончились, разбежалась.
Всё-таки мы были совсем ещё детьми!
Пусть и озлобленными на весь белый свет.
В итоге я получил статус «отморозка»,
уважение местной шпаны и неделю в карцере, на воде и… ещё раз воде.
Кормить хулигана и вандала никто не собирался, а жаловаться было,
естественно, некому. Хорошо хоть дали порезы промыть и замотать
обрывками моей же майки.
К чести подрезанного детдомовского
авторитета, именно его шестёрки за время отсидки умудрились
передать мне пяток варёных картофелин, так что от голода я не
загнулся. А когда вышел, состоялась финальная тёрка, и у нас
установился нейтралитет: меня не трогают — я не мучу воду и, если
надо, поддерживаю Рябого. Это устраивало всех, и вот уже два года у
нас с ним не было конфликтов. Наоборот, несколько раз меня нанимали
разобраться с потерявшими берега чужаками, когда самому бугру
светиться было не с руки.
— Три пачки сахара, — Рябой, который,
судя по взгляду и непродолжительному молчанию, считал, что в этот
раз я мог бы подписаться и бесплатно, скрипнул зубами, но озвучил
цену за помощь. — Полные, не столовские.
— Пять, — я постарался, чтобы голос
звучал как можно безразличней: я тебе нужен — плати, а на нет и
суда нет.
Участвовать в разборках «за просто
так» я не собирался.
— Хорошо, пять, — к моему удивлению,
бугор тут же согласился, хотя и поиграл желваками, изображая
оскорблённую невинность. — Но кистень свой возьмёшь! И Сидор-Валяла
твой. Постарайся его сразу вырубить.
— Лады, — я внутренне поморщился, но
сохранил морду кирпичом. — Железо будет?
— И ножи, и пружинники, — Рябой
подтвердил мои худшие опасения. — Васильковские хотят всю Нахаловку
под себя подгрести. Горбатый Гош со своими сдриснул, зассал. Мы
одни остались с этого конца. Что, Белый, очко сжалось?
Бугор глумливо заржал, и его тут же
поддержали шестёрки. Я же, стараясь сохранять каменное выражение
лица, взял порванную майку и, прокручивая в голове полученные
новости, занялся её починкой. Ну не показывать же Рябому, что
закончить рубаху я так и не успел.