Ну да, Пятачок… Поросёнок, лучший
друг Винни.
Чего?! Я даже на миг замер, пытаясь
разубедить самого себя. Это не может быть.
Лампы потухли, и наваждение исчезло.
Но блин, я ведь точно видел поросячий пятак и круглое пузико.
– Энна шпинг! –хрипло заорал кто-то
рядом.
– Дреппар, – коротко рявкнул гоблин с
ирокезом, махнув кричащему.
Я в этот момент, в своих вялых
попытках вырваться из объятий лысого, крутанулся, чтобы увидеть,
как один из гоблинов в паре шагов от нас махнул щербатой саблей,
врубая её в грудь какому-то парню. Кажется, это про него сказали –
«энна шпинг».
И я замер, округлив глаза… Это что за
нафиг?! Его ж убили!
Парень упал замертво, пару раз
дёрнувшись, а гоблин, довольно осклабившись, провёл клинком вдоль
своего рта, длинным языком слизывая кровь.
Девушки вокруг него завизжали в
ужасе, другие парни испуганно стали отступать. Но кто-то, надо
отдать должное, кинулся с кулаками на убийцу.
Завязалась небольшая потасовка,
появились ещё гоблины…
– Иди сюда, сволочь! – зазвучал
чистый русский.
Правда, силы были неравны. Гоблины не
обязательно даже махали оружием – некоторые просто выставляли
ладонь, и смельчаков сносило с места, как сбитые шаром кегли.
– Мандар сардва! – смеялся, отряхивая
ладони после странной магии, гоблин, – Сардва!
– Энна шпинг? – заорали откуда-то с
другой стороны.
– Дреппар! – снова коротко рявкнул
гоблин с пистолетом.
И снова вскрик боли, а потом визги
ужаса.
«Дреппар» – это слово как-то резко
вклинилось мне в мозг. Плохое слово, после которого подчинённые
этого панка вытаскивают клинок и убивают.
Я для них «нянда шпинг», а эти,
которых режут…
– Энна шпинг? – донеслось откуда-то
ещё.
– Дреппар! – даже уже не глядя в ту
сторону, буркнул панк.
Ясно, что «нянда» ценнее, чем «энна»…
Я перехватил взгляд одного такого «энна шпинг» как раз перед тем,
как в него воткнулся клинок.
Тут лысый куда-то дотащил меня и
грубо сбросил на пол. Я ухнулся, стукнувшись локтем, и схватился за
шею, с облегчением вдыхая спасительный воздух.
Тело вроде бы пришло в себя, руки уже
не такие вялые, и пятки отлично чувствуют неровности пола. Но о
том, чтоб подняться, речи ещё пока не шло – едва я пытался встать
на четвереньки, как чувствовал головокружение, и валился
обратно.
Стукнувшись затылком о какую-то
стенку, я посмотрел вверх. Над нами нависала, исчезая в дымке, та
самая статуя – именно к постаменту, на котором она стояла, меня и
подтащили. Что там сверху, мне видно не было, но вот то, что ноги у
этого монумента явно с копытами, я разглядел.