– А почиму нага к’охыть? (надо крошить)
– Потому что у голубей горлышки маленькие.
– А у миня?
– У тебя – большое.
– А почиму?
Я пожимаю плечами:
– Ты уже большая девочка…
И изображаю руками разницу между Лизой и голубем. Но ей этого мало.
– А почиму?..
Но от дальнейших вопросов меня избавляет новое событие. В небе слышится гул самолёта.
– Самаёк! – кричит Лизанька. – Где самаёк?
– Погоди, – говорю, – пока не вижу…
– Вон! вон! – кричит Лизанька и показывает ручкой.
Мы с Олечкой удивляемся: какие глазки!
– А пачиму самаёк к’ыыхками не машет?
– Да уж не машет… Так он сделан.
– Пакамухка, – поучающе отвечает сама Лиза, – к’ыышки у него немахучие.
Мы удивляемся:
– Верно!
– А у птичек – махучие!
И, не выдерживая более академического тона, хохочет, подпрыгивает, кричит:
– Немахучие!.. немахучие!..
Кстати, по поводу «хохочет». Несколько раз уже, рассмеявшись очередному её удачному выражению, я слышал любопытствующее:
– А почиму кы хахочишь?
Откуда эта оказия, выяснить не можем (не читает же она мою тетрадку). Скорее всего, от бабушки (она же постоянно величает Лизаньку «девчоночкой», я раз мимоходом поправил на «девочку» – удивлённая бабушка разницы не поняла).
Вечером. День так и остался прохладным. Утром я читал, писал, играл с проснувшейся Лизою, печатал, слушал Рахманинова, спал – вместе с Лизанькою – после обеда, допечатал отрывок из Библии и начал «Последование к причащению». Вечером выходили с Лизанькою покататься на велосипеде, т. е. каталась она, а я для страховки бежал рядом ровной рысью, изредка подхватывая руль. Лиза стала ездить довольно быстро, и мы уже не довольствуемся окрестностями двора, а путешествуем далече.
Вот Олины записи:
– А почиму Гасьподь так схал (сжал) ручки?
– Потому что Он умер.
– А мы век (ведь) спим… как бугко (будто) умиаем… Койко (только) спим недойго… а умиать век тяхэо… (а умирать ведь тяжело)
– А почиму на гугом кестике (на другом крестике) у Госьпага учки не схаты? (ручки не сжаты)
– Ну, по разному Господа изображают…
– Кам Он ихё не умей! (там Он ещё не умер)
14.06.84
Я проникаюсь всё большим уважением к той академической свободе, которую сохранили немцы в своём новом государстве – у них ничего не хранится под спудом… Прочитал «Волшебный замок» Тика (Johann Ludwig Tieck) – автор мне кажется лучшим писателем из «первого призыва» немецких романтиков (и не потому ли, что «был мало расположен к теоретическим исканиям», имея «яркое творческое дарование»?).