Приезжал Михаил Павлович – его обычный летний визит к сёстрам. Позавчера он без предупреждения заявился к нам – я только собирался стирать. Тут же я позвонил Маше, она приехала с Катею, стало шумно и весело… Разъехались поздно, часов в десять. Толком поговорить не удалось. А сегодня он уже уехал; я едва успел к поезду – проводить. Вот тут, на шумном перроне, и пообщались. Этим летом он с женою был на Рижском взморье, нашёл там себе священника по душе – некоего Шенрока (внучатого племянника гоголеведа) – исповедался и причастился. Слава Богу. Мне показалось, что Михаил Павлович немного изменился – какой-то лёгкий стал (за прежним его артистизмом я всегда знал тяжёлую «нелегальщину»)… более уверенный, что ли.
У Лизаньки вчера – после причастия! – был капризный день; вернее, полдня. Оля на неё разгневалась, но после дневного сна искушение отошло, и между ними воцарился нежный мир – весь вечер просидели вдвоём на диване, читая книжки (я мыл пол и стирал).
Иванушка уже пытается держать головку и издавать утробные звуки. «Разговаривает…» – говорит Оля.
Лиза листает басни Крылова:
– Смок’и!.. Мыхка!.. (мышка)… А у ниё… у ниё учки есь (у неё ручки есть)… как у чеавека…
24.08.84
«Жизнеописание в Бозе почившего Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия» (М., 1900) – эту книгу я разыскал у о. Иоанна; читал урывками, но с увлечением; мне вообще кажется необыкновенным для всего корпуса житий святых тип русской духовности, самый яркий представитель которого – конечно, преп. Серафим (правда, мне известны далеко не все жития, но типы их, пожалуй, более или менее представимы: египетский, сирийский, палестинский… разве что греческий тип как-то более схож с нашим?). И Амвросий очень похож на него ласковостью и любвеобилием, отличаясь, впрочем, весьма оригинальной чертой… не знаю, как назвать – ироничностью? насмешливостью?.. Но это и не просто юмор, это – реакция на ползучую и неостановимую секуляризацию времени. В его шутках (он любил басни Крылова) как бы отражалась духовная трезвость верно мыслящего человека – время больше не искало спасения, время желало устроить свои дела и поправить здоровье…
Александр Михайлович Гренков был пострижен в монахи в 1840-ом году: «По церковному уставу, соблюдаемому в Оптиной пустыни, новопостриженные монахи пять дней проводят в храме Божием безысходно. Там они и кушают, и спят, всё время – ни днём, ни ночью – не снимая с себя монашеской одежды и клобука с головы. На пятый день их опять причащают Животворящих Таин Христовых и отпускают по кельям».