Два других, молодца прототипов в моей памяти не вызывали, и я подсел к столу.
Может, совпало так, а может, Василий назначил именно этот срок (время было как раз обеденное), но только мы закурили, как в будку пожаловала и сама заказчица. Дуська была деревенская, бойкая, но жила трудно: воспитывала двух сыновей без мужа. Три года назад муж ее, вертлявый моторист Пашка, сманил ее из родной деревни в затон. Разбитной, «боеч на боечи», как звала его матрос Строповна, – поддавшись общему соблазну, он бездумно укатил в Тюмень, жил там уже второй год и Дуське никаких вестей не подавал. Она, конечно, переживала, мучалась, но на людях виду не показывала.
Пооббив у порога валенки, Дуська шагнула на середину избушки и с радостью спросила:
– Уже?
– Как велела, так и закончил.
Она затихла, любуясь картиной, а Василий, уже уверенный в себе, сразу спросил:
– Ну?
– Хорошо… Только куда это он глядит? Да и загородился-то от чего? Будто от солнышка… – она помолчала и добавила. – Не-ет, ты, Вася, подрисуй!..
– Чего?
– А хоть деревеньку какую… И чтобы солнышко всходило.
– Где это я тебе подрисую? На лбу, что ли, у тебя, места-то нет!
– А вон сзади-то до самого неба пусто, – уберется.
– Это же копия! – ища сочувствия, повернулся ко мне Василий.
– А все равно. Подрисуй!.. Тогда и возьму. А так что это – одни лошади.
Василий поглядел на нее пристально, что-то соображая, и, обреченно махнув рукой, сдался.
– Ладно! Будет тебе светило. Завтра об этих пор загляни.
Я знал, что Василий, копируя признанных мастеров, свободно обращается с их «оригиналами»: не в одном затонском доме видел я его копии с известных натюрмортов, и всюду Василий что-нибудь добавлял к тому, что стояло или лежало на столе, подставке… Однако добавления эти (наверное, тоже по просьбам заказчиков) он делал не грубо, а приглушенно, скромно, так что не сразу об этом можно было и догадаться. Перебирая все это в памяти, я подумал, что и на этот раз Василий, конечно же, добавит.
– Где же тут подрисовывать-то? – вслух прикинул и я возможное добавление.
– А-а… Чего тут говорить, – отмахнулся Василий. – Темнота! Ей бы в затон-то всю деревню перетащить. Да и богатыря-то живого ей надо. Понятно ведь! Ну, это уж не по моей части.
На другой день, дождавшись обеда, я с любопытством спешил в избушку. Дуська была уже тут. Прислонившись к штабелю кругов, она любовно разглядывала картину как собственное творение. Только тут дошло до меня: слава Василия, наверное, тем и укоренилась среди заказчиков, что он давал им возможность стать как бы соавторами великих мастеров. Был ли в этом его грех или, напротив, добродетель была, не берусь судить.