Постоянно бывая на Волге, вот уже много лет я испытываю какую-то апатию, безразличие. Как-то вяло течёт жизнь, вяло думается, нет надобности торопиться. И постоянно какая-то тоска. И только недавно мне открылась причина этого: нет быстрины, течения на Волге. Струи нет, перекатов, той стремительно-острой холодной воды, над которой всегда свежесть, напряжение, жизнь. И все птицы, рыбы, даже водоросли стали ленивее, толще, больнее. Изменился характер реки, и всё на ней изменилось.
Может, ещё и поэтому мы так любим нынче быстроходные, будто летящие суда: «Метеоры», «Ракеты», «Восходы». Пусть только видимость, искусственно, но они как бы быстрее делают реку и всю жизнь на ней.
После Ильина дня Волга всё чаще будто шубой из голубого песца обволакивается туманом. С ночи туманы бывают так густы, что капитан судна, ночующего у берега, даже самого берега не видит. Какое уж тут плавание, на берег идти надо.
Раньше, по Волге, по левому луговому берегу, тянулись старые дубовые гривы, с логами, озёрами, покосами. В туман вся команда под водительством капитана уходила в эти дубовые гривы за грибами. На судне оставался только повар-кок да провинившийся матрос. Шли, с удивлением приговаривали: «Ну и туман, хоть ножом режь!» А сами рады были, что часов до 10–11 полудня будут гулять по лесам, выискивая белый дубовый гриб.
Только к обеду появлялась на Волге слабая видимость. Пароход гудел, сзывая заблудившихся и слишком азартных грибников из леса. Потом плыл потихонечку, как бы на ощупь в редеющем тумане. И на всю Волгу пах свежими жареными грибами. И вся команда ходила радостная: когда рыбный дух на судне сменяется на грибной – навигации скоро конец.