В один из дождливых дней Ленька, пребывавший в тот момент с нами на чердаке дома Верзиных за картами (играли в подкидного), от нечего делать все же сунул свой любопытный нос в сундук с наследием Болотова. Мадам Верзина вначале рассердилась, что копались в ее бумагах, но вскоре Леньку простила, вплоть до сердечной благодарности. Ведь пронырливость нашего «уникума» позволила извлечь на свет божий один из самых интересных и дотоле неизвестных трудов прославленного ученого.
Среди прошитых черновых тетрадей богословского содержания Ленькой были найдены отдельные листы большого почтового формата, аккуратно переписанные и, видимо, предназначавшиеся для отправки в издательство.
Рукопись без названия имела начало в духе Жюля Верна (с увлечением выученное нами затем наизусть): «Географическое положение села Кравотыни с точностью неизвестно; но можно с высокой степенью вероятности предполагать, что церковь села Кравотыни лежит под φ = + 57°16′ 50″ и λ = + 33°8′ 20″ Greenwich»…
Папа, которому мадам Верзина понесла показывать рукопись, выуженную Ленькой, сделал вывод, что это одна из самых последних работ профессора: поскольку в рукописи цитировался Nautical Almanac за 1898 год, который Болотов брал у него почитать в лето 1899 года, когда посещал отеческое село в последний раз.
Чем была ценна рукопись? О, в ней рассматривался животрепещущий вопрос: о самом названии села. Вокруг этого названия здесь давние контры. Превалируют две крайности. По одной, название имеет золотоордынское происхождение: якобы в данном селе татары Батыя сажали головы новгородцев на окровавленный «тын», то есть частокол. По другой, в данной местности располагался обширный скотный двор для коров, огороженный «тыном».
«Привозят сюда экскурсии и такую чушь несут – стыдно слушать! – кипела мадам Верзина. – Какие татары Батыя в XV веке? Первое упоминание о Кравотыни в новгородских писцовых книгах относится только к 1495 году! Абсурд поминать Батыя. Приплели бы еще печенегов и половцев!».
Золотоордынский момент Болотовым, разумеется, даже не рассматривался. А насчет скотоводческой этимологии профессор высказался в рукописи однозначно отрицательно: по характеру русской фонетики, в XV веке на берегах Селигера возможны были только «коровы», а не «кравы». По словам профессора, «объяснить слово «Кравотынь» смог бы только тот, кто…».