– Извините, Вы тоже слышите то, о чём мы с Ним говорим?
– Конечно. Его голос всепроникающий. Я прекрасно слышал, о чём он тебя спрашивал. Я же сам тебя поправил, когда ты хотел сказать не то, что нужно.
– И что Вы скажете? Велики ли мои шансы попасть в рай?
Иаков повернулся к собеседнику:
– Я скажу тебе лишь одно: большая глупость – попытаться обмануть Бога. Попытаться обмануть себя – глупость ещё большая, – и вновь занялся бумагами.
На душу Геннадия лёг тяжёлый камень. Вся его уверенность в этот момент окончательно иссякла. Никаких надежд на попадание в рай не осталось. Но как же? Он же действительно верил в Бога, жил заповедями… Или нет? Как же это всё сложно… Голос апостола прервал размышления:
– Вас снова просят к трибуне, Геннадий Сергеевич.
С трудом подсудимый поднялся со стула. Встав у трибуны, он вновь ощутил тот самый голос:
– Итак, путник. Я готов вынести приговор. Готов ли ты к нему?
Геннадий заколебался, но почти сразу, не очень уверенно, ответил:
– Да.
– Теперь я оглашаю своё решение. Решение моё таково: запретить путнику войти в рай, а также, поскольку серьёзных грехов за ним не наблюдалось, его не ждёт попадание в ад. Геннадий Сергеевич будет пять лет жить на Земле в образе духа. За это время ему есть чему научиться. Затем я обязую его вернуться сюда.
Геннадий не знал, как реагировать, на лице его было выражено смятение. Иаков поднялся из-за стола и поманил кого-то рукой. Следующий пришедший Геннадия Сергеевича Опарина уже не застал.
***
А этим самым следующим был солидный человек, в возрасте. Одет он был в смокинг, сам он небольшого роста, лысеющий, с круглой крупной головой, с немного узкими сверкающими глазами, средним носом с широкими ноздрями и нервной улыбкой на лице.
– А! Дубровский, Абрам Борисович! – бодро вскрикнул Иаков, всё так же не отрываясь от бумаг.
– Эм… Да, это я, – ответил Абрам Борисович.
– Добро пожаловать! Мы всё ждали, когда же Вы до нас доберётесь. Я надеюсь, Вы знаете, где находитесь?
– Да, судя по всему, я у Райских врат, – уверенность звучала в голосе Дубровского.
– Тогда прошу Вас встать за трибуну.
Дубровский исполнил просьбу и тотчас почувствовал тот самый голос. Но, в отличие от Опарина, он смог распознать мягкий мужской голос, обволакивающий его тело. Голос ласково спрашивал:
– Назови своё имя, сын мой.