«Ну что ж ты так, – кольнул стыд. – Может быть, эта бабка вообще-то неплохая. Дед бы всякую падаль не подобрал. Ну а что неприветливая… ну так ты незнамо кто, да еще и заперся посреди ночи. Понятно, что она не пылает к тебе любовью. Давай познакомься с ней, поболтай»
– Доброй ночи, – сказал он как можно более приветливо, подсаживаясь к ней.
Старуха не ответила. Пальцы бегали туда-сюда, приминая жесткие шерстинки – но те все равно торчали из нити во все стороны, превращая ту в подобие колючей проволоки.
– Меня зовут Матвей… – начал он.
– Говорил уже, – сухо сказала старуха.
Шерстинки забились ей под желтые, неровно обгрызенные ногти, ссыпались на подол ночной рубашки – она то и дело небрежным движением загребала их и вбивала обратно в ком.
– Ну да, – делано рассмеялся он. – Запамятовал, да. Я внук Ефима Ивановича…
– И это говорил, – напомнила старуха.
Прялка мерно стучала, пальцы ходили по нити с легким шорохом – все это зачаровывало, убаюкивало и усыпляло. Матвей уже с трудом удерживался от того, чтобы не зевнуть во весь рот, – напрягал сжатые челюсти и втягивал через нос воздух.
– Да, – кивнул он. – И…
– Зачем явился-то? – грубо перебила она.
– Деда повидать… – опешил Матвей. От неожиданности сон как рукой сняло.
– Повидал? Теперь убирайся.
Он хотел нагрубить, но сдержался.
– Ночь же, – миролюбиво сказал. – Куда я пойду? В лесу сейчас всякое…
– А мне что с того? – Прялка истерично взвизгнула.
– Ты, бабуля, – пошутил Матвей, – сначала накорми-напои да спать уложи. А потом уж расспрашивай да выведывай…
Старуха зыркнула на него. Ее ноздри зашевелились – как у принюхивающегося животного. Матвея продрал озноб.
– Ладно, – с неохотой сказала она. – Накормлю. И напою. И спать уж точно уложу.
Каша была холодной, склизкой и комковатой, от нее пахло болотной тиной и гнилой картошкой. Видимо, старуха поленилась разогревать ужин – если это вообще был ужин, а не вчерашние-позавчерашние объедки. Матвей вяло ковырялся в миске, жалея, что вообще заговорил о еде – у него в рюкзаке лежала нераспечатанная пачка галет, так что в любом случае голодным бы не остался, – но обижать бабку не хотелось. Он был уверен, что готовила именно бабка, – от стряпни деда у него остались гораздо более радужные воспоминания.
Старуха постояла около стола – а потом, подволакивая левую ногу, пошла обратно к себе, в отгороженную стенкой-перегородкой комнатушку. Ни заплести волосы, ни сменить ночную рубашку она так и не удосужилась.