Война готовилась разорвать и разметать глыбы Австро-Венгерской, Германской, Османской и Российской империй и похоронить под их осколками миллионы людей.
Девятнадцатилетний студент Гаврила Принцип, член организации «Млода Босния», 28 июня 1914 года в Сараево застрелил австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда и его супругу, поджег фитиль Великой трагедии. Игроки европейской большой политики стали объявлять войну и мобилизацию…
Бывший крестьянин, а теперь фаворит царской романовской семьи Григорий Распутин 29 июня подходил к маленькой церквушке в Тюменском уезде и даже не отмахивался от комаров, вероятно, узнавших родную кровь. Он приехал сюда ненадолго и надеялся через неделю вернуться в Санкт-Петербург, чтобы остановить царя у роковой черты истории. Григорий Распутин машинально благословлял прихожан, стремившихся поцеловать его руку. Вдруг крестьянка Хионина Гусева, в темном монашеском одеянии, склонившись перед проповедником, быстро вынула из-под сутаны нож и вонзила ему в живот.
Григорий почувствовал острую боль, но еще не понял случившегося, сделал несколько шагов и затем тяжело опустился на землю… Благодаря могучему здоровью он выкарабкался, но из больницы смог выйти только 17 августа, когда уже вовсю пылал костер войны. Распутин мог предотвратить вступление России в войну и был способен помочь императору Николаю ІІ остановиться у рокового рубежа.
– Не объявляй мобилизацию, потеряешь трон, – звучало в ушах русского царя предупреждение Распутина, когда тот встал из-за стола с подготовленным к подписи указом о мобилизации и растерянно прохаживался около большого глобуса, значительную часть которого занимала громадная Российская империя, уже готовая распасться.
Николаю ІІ сейчас так не хватало этого уверенного голоса сибирского путника!
– Моих указов ожидают союзники, – наконец решил Николай ІІ и, сев за стол, поставил свою подпись.
Через четыре года он и его большая семья будут зверски расстреляны в подвале Ипатьевского дома на Урале.
Миллионы мобилизованных стали наполнять здоровой крестьянской кровью ненасытную утробу войны, а ее тяжелые жернова – перемалывать человеческие судьбы.
Среди запутанного лабиринта крыш и шпилей храмов Лемберга в начале ушедшего века сначала набухал под лесами строек, а потом взорвался бутоном театр Оперы с необычно высоким куполом. Костелы и церкви, густо усеявшие панораму города и дававшие возможность общаться с Богом, недоумевали появлению еще невиданного храма искусств, где предстояло рождаться новым образам, созданным силой человеческого духа и таланта.