Беседы с ангелом по имени Билл - страница 7

Шрифт
Интервал


– А чем плох второй?

– Как бы тебе это объяснить… Я хотел бы, чтобы ты заставил себя улыбнуться.

– ???

– Не смотри на меня как на сумасшедшего. Ты должен научиться правильно относиться к смерти; и если тебе это удастся – ты научишься улыбаться.

– Нет, это уже слишком! Я ещё – хотя и с трудом – могу понять, что тебя может не устраивать высокопарный стиль. Но смеяться над чужой смертью!

– Я сказал не «смеяться», а «улыбаться». Кстати, улыбка – это сверхживотная реакция, выполняющая множество функций. Если захочешь, мы обязательно поговорим об этом как-нибудь в другой раз, а пока что советую следующее: если хочешь оставаться человеком – улыбайся!

О смерти с улыбкой

Глава пятая,в которой Макс учится улыбаться

Третий вариант злосчастного некролога отнял у меня больше всего времени. Поначалу я не мог даже думать об этом идиотском (других определений не находилось) задании. Я никак не мог взять в толк, зачем ангелу все эти упражнения. Но, следуя договору, я проглотил остатки гордости и для начала заставил себя успокоиться. Ибо очень скоро я понял: если не взять себя в руки, ни о каком изменении тона некролога не может быть и речи.

Осознание этой простой истины помогло мне задуматься над словами Билла. Что такое «правильно относиться к смерти»? Я размышлял об этом ещё в течение нескольких дней, но уже в совершенно ином настроении. Мне начало казаться, что я близок к пониманию чего-то очень важного. Действительно, думал я, почему смерть порождает только плач и стенания, в лучшем случае – сдержанную скорбь? Почему нам так трудно отказаться от этих, в сущности, эгоцентрических реакций? Не себя ли мы жалеем, восклицая: «Бедный имярек»? Лишаясь близкого человека, мы говорим, что смерть отняла его (унесла, вырвала из рядов и т.д.), то есть подчёркиваем состояние лишённости – а ведь это, как ни крути, чувство эгоистическое.


В общем, где-то недели через две я снова уселся за машинку и довольно быстро написал следующее:

«Вчера, во второй половине дня, мой давний приятель Макс «перешёл черту». Я считаю, что Макс согласился бы с этим определением: при жизни он любил выражаться высокопарно, типа «Рубикон перейдён», «за последней чертой» и «в гости к Харону». Что он там делает, я, к сожалению, не знаю; пока что старина хранит упорное молчание. Впрочем, не он один.