Рано вроде бы, но вдруг грозы далеко-далеко на севере загремели. Только откуда им? Ведь небо яркое, синее, туч на нем нет. Дошло до нашего сознания: то не грозы, а орудия степь оглашают. Значит, освобождение к нам идет не с Востока, как мы того ожидали, а с Севера. Пора и домой! Засиделись мы тут в татарской деревне. Мирно с ними уживаемся, скандалов нет, спорить не за что. У них свой быт, у нас – свой. У них вся жизнь с овцами связана. Овцы – одежда их, овцы – мясо, овцы – брынза. С продажи баранины на столе татарина и хлеб, и овощи. А мы только есть баранину можем, а не выращивать овец. Чужд нам этот быт. Нам в татарском селе некуда руки свои приложить, да и не с руки прихода своих ждать! Вот почему, оставив здесь временно членов семей слабых, не готовых к длительному пешему переходу, поднимаемся. А что нам подняться? Что голому подпоясаться! Котомку с самым необходимым на спину и – айда! Невольные бродяги мы, – насильственно лишили крова, – идем домой без денег и сумы. Но руки есть, знать, жизни есть основа!
Что за спиной оставляем? Разбросанные вокруг артезианского колодца, безостановочно извергающего светлую прозрачную воду, приземистые из самана татарские домики, без всякого намека на то, что рядом с ними хоть когда-нибудь вырастут деревья. Рядом с домишками находятся кошары с отарами овец. Скирды не сена, а курая, служащего топливом. Да и плиты в домиках для курая построенные, требующие постоянной кормежки прожорливой пасти плиты. За спиной остаются жители села, с которыми мы успели установить дружеские отношения. За спиной останутся пять месяцев томительного ожидания того момента, когда мы двинемся назад, домой!
Нас восемь человек: четверо мужчин, две женщины и два мальчишки-подростка, тоже считающие себя мужчинами. Для этого у них, пожалуй, есть основания, – ими прочувствовано то, что многие не увидят за всю долгую жизнь, и главное из прочувствованного – чудовищное насилие!
Один мужчина с белым билетом, то есть он освобожден от армии по состоянию здоровья. Правда, это не освободило его от трех немецких концлагерей, которые он покидал вопреки желанию немецких властей, проще говоря, он бежал из них. Это мой отец, высокий, как каланча, сбривший густую черную бороду, чтобы немцы не посчитали его за партизана.