Широко расставив ноги, надо мной раскачивается, как маятник, главный мой мучитель:
– Жиф курилька! Ну что? Будем молчайт, говорит?!
Признание должны вымучить – тогда в него поверят. Кто это сказал? Старый казак Шайтан славному гетману Богдану? А может, Олег?
Что ж, вымучивали долго, старательно. Кажется, пора.
Превозмогая страшную слабость, я стал подниматься.
Гестаповец жестом подозвал жандармов.
Тело ныло. Боль снова возвращалась, колючими иглами пронизывая мозг.
Я поднял руку:
– Не надо. Хватит. Деваться некуда. Я советский разведчик.
– Гут, гут. Отвечайт на вопросы! Где группа?
– Я один.
– Доказательства?
– Мои вещи и документы.
– Вещи и документы?
– Так. Я – марш-агент.
Во всех разведках мира есть такие люди – связники, почтальоны. Их обычно посылают через линию фронта с ограниченной задачей: передать уже действующим группам батареи радиопитания, деньги, взрывчатку и т. д.
Вещи, найденные при мне, как раз и выдавали связника.
Поверит или не поверит? Если поверит, значит Гроза и Груша на воле. Бесконечной кажется минута. Но вот офицер потянулся к телефонной трубке. Наверху – это видно по его лицу, оно почти улыбается, – довольны.
– Если все правда, – обращается он ко мне, – можешь рассчитывать на доброту фюрера. Но боже сохрани, – он так и сказал – «боже сохрани», – водить гестапо за нос.
Комендант на радостях расщедрился. Мне разрешили помыться. В камеру принесли обильный обед из жандармской кухни. Лапшу со свининой, пиво, даже баночку искусственного меда. Дело было сделано. Завертелась, закружилась карусель тайной полиции рейха. 22 августа меня отвезли в Сосновец. Браслетки с рук не снимали. Вечером – катовицкое гестапо. Снова допрос. На этот раз с большим интересом к деталям. Допрашивал молодой гестаповец в штатском. Переводила девица. Маленькая блондинка, как только раздавалось: «Фрейлейн Вэра!» – вздрагивала, вскидывала голову, словно хорошо натренированный конь при звуке кавалерийской трубы. В ее глазах были и собачья преданность патрону, и неистребимое чувство страха. На меня она поглядывала с нескрываемым любопытством, даже с каким-то сочувствием, хоть и не без злорадства. Дескать, не одна я такая на белом свете. Есть и другие. Офицер вел допрос в стремительном темпе. Но я уже вошел в роль, не сбивался.
– Кто такой?
– Марш-агент, послан для связи.