из-за всех увиденных этим утром образов, похожих на
«черно-белые рисунки, нарисованные цветными карандашами», которые копошились в его сознании, набегая друг на друга. Вскоре он уснул.
Одеяло сна было бесцеремонно сдернуто с него вошедшими докторами. Первым был Федор Никитович, а второго Степан увидел впервые в жизни.
– Так-с. Палата четыреста семь. Здесь у нас Степан Разин, – деловито перелистывая личное дело пациента, сообщил главврач своему коллеге.
У молодого врача округлились глаза.
– Даже такие у вас есть? Ничего себе.
– Да нет, это его настоящее имя. Родители выдались у него специфические, – хмыкнул Федор Никитович.
Степан пытался навести резкость на молодом докторе, но туман сонливости не желал рассеиваться.
– У данного пациента определена копрофобия в очень острой и сложной форме, тяжелый невроз, – деловито продолжил Федор Никитович. – Этиология заболевания – детская травма. Мои коллеги склонны высказывать мнение о пренатальных факторах, но я лично считаю, что патогенез напрямую связан с действиями родителей, когда пациенту было три-четыре года. Что еще сказать… Назначены медикаментозное лечение и психологическая терапия, которые действия не возымели никакого. Лекарства этому пациенту я отменил. Прогноз, скажу вам честно, неуте…
– Кхе… Федор Никитович, может не при пациенте, все же?
– Хм. Ну, вы правы. Правда, Степану нашему… А, ладно. Разберетесь, – взгляд главврача скользнул по палате и остановился на дерзнувших покуситься на его авторитет миске с чашкой, которые стояли на столе. – А это почему здесь?
Степан не понял, что вопрос был задан ему, поэтому даже не повернул голову.
– Степан?!
– М? – он сделал пол оборота головой.
– Я же ясно распорядился не иметь никакой личной посуды! Почему у вас посуда на столе?
Конец ознакомительного фрагмента.