Черный Куб выглядел величественно и неприступно.
Еще бы!
Ведь он был настолько почитаемой в Атлантиде Святыней, что право его лицезреть имели только Жрецы и Цари!
Да и то лишь дважды: по факту рождения и на пороге смерти.
Но все же существовал в Атлантиде один человек, который не испытывал раболепного благоговения перед Кубом. И все потому, что по долгу службы был просто обязан не отступать от него не шаг.
Этого человека звали Евенором. В честь легендарного прародителя всего атлантского рода.
Он был потомственным Хранителем Куба и последним из Кудесников Атлантиды.
Последним, потому что, как только первый из тирренских десантов высадиться на побережье Атлантиды, ее Цари страшно перепугались. И, не желая, чтобы все их секреты попали в руки врагов, приказали Лучникам Судьбы умертвить всех до единого кудесников, гаруспиков и прорицательниц-пифий.
Старика же Евенора спас от верной смерти Черный Куб.
Точнее не он сам, но та сокровенная тайна и мощь, что таились в чарующей глубине его недр.
Кудесник страдальчески поморщился и пристально уставился на Куб.
Про Куб старик знал все:
Куб был вечен. То есть появился на Земле задолго до рождения на ней атлантов.
Куб не был монолитом, то есть «мертвым» камнем, но представлял собой некое устройство-механизм, которое каким-то образом влияло на пространство.
Куб был черен. И олицетворял собою «Хаос-Пустоту». Но вместе с тем он был «способен» порождать шар «Сущности-Материи» и огненную пирамиду «Разума и Знаний».
И еще. Если верить древним манускриптам, у Куба существовал некая «седьмая» грань, проявление которой немедленно грозило всем врагам атлантов страшной бедой.
Последнее означало лишь одно – Куб мог вполне быть и оружием.
Но думать об этом старик не хотел. Ведь он был прирожденным исследователем, а не солдатом!
А посему всякий раз, когда его навещал Царь Атлант и требовал ответа на вопрос: «Как Кубом управлять», старик разводил в сторону руки и растеряно качал головой.
С одной стороны, это было правдой. Потому как старик все еще тешил себя надеждой, что «седьмая грань» – это лишь миф.
Но, с другой стороны, он сам и искренне желал, чтоб этот «миф» так и остался мифом навсегда.