Мы с Заком, случалось, подбивали друг друга на то, чтобы подойти к башням как можно ближе. Он всегда оказывался храбрее меня и подбирался к самой ближайшей башне, кладя ладонь на округлую бетонную стену, и уж затем бежал обратно вне себя от гордости и страха. Но те дни я проводила в одиночестве, сидя часами под деревом, откуда виднелись башни. Три огромных цилиндрических сооружения сохранились почти нетронутыми по сравнению с остальными руинами, так как стояли в окружении ущелья, и весь удар приняла на себя четвертая башня. Взрыв полностью разрушил её, оставив только круглое основание, откуда торчала искореженная арматура, точно пальцы похороненного заживо мира. Но я была благодарна башням, несмотря на их уродливость – они дарили уединение, поскольку больше никто туда не совался. Кроме того, в отличие от Хейвена и больших деревень по всей округе, здесь не висели плакаты Совета, трепыхающиеся на ветру: «Будьте бдительны: Омеги заразны!», «Общество Альф: Поддержим увеличение налога с Омег!». После трехлетней засухи, казалось, всего стало меньше, за исключением плакатов Совета. Порой я задумывалась, уж не потому ли меня так тянет к этим развалинам, что узнаю в них себя? Так же, как и запрещенные руины, мы, Омеги, в своей ущербности, считались опасными, распространяющими заразу и являлись живым напоминанием о взрыве и о том, что он сотворил с миром. Хоть Зак теперь и не ходил со мной к башням или еще куда-нибудь, я знала, что он следит за мной даже пристальнее, чем прежде. Когда я, уставшая после долгой прогулки, возвращалась домой, он, полный внимания, улыбался и вежливо спрашивал, как прошел мой день. Он знал, куда я ходила на прогулку, но никогда не говорил об этом родителям, хотя те наверняка впали бы в ярость. Он оставил меня в покое, точно змея, которая отползла и притаилась перед решающим броском.
Сначала Зак старался изобличить меня. Он забрал мою любимую куклу, Скарлетт, в красном платье, которое сшила мама. После того, как мы стали спать на разных кроватях, я неизменно укладывала куклу рядом с собой – ночами с ней казалось уютнее. Даже в двенадцать лет я не расставалась со Скарлетт, обнимала ее во сне. Грубые шерстяные волосы куклы кололи кожу и успокаивали нервы. Однажды утром она исчезла. За завтраком я спросила о ней, и Зак победоносно просиял: