Отныне я работала еще усерднее, чем обычно. Во время сбора урожая – самой горячей поры – на руках у меня живого места не осталось: сплошные мозоли от косы, пальцы, исколотые в кровь колосьями пшеницы. Я пыталась сосредоточиться на окружающих меня звуках: скрежете косы, шелесте падающих колосьев, криках других работников. Каждый день трудилась допоздна. Лишь когда ночь неохотно вступала в свои права, я возвращалась в темноте домой. И это помогало. Я почти убедила себя, что они вообще не придут, пока однажды не почувствовала приближение вооруженных всадников так же явственно, как косу в руках или тропинку между полями, что вела к моему дому.
Когда всадник подхватил меня и поднял вверх, я мельком увидела внизу отблеск золота. Монета выпала из кармана на землю и тотчас затерялась, втоптанная копытами в грязь.
Когда Зак наконец пришел в мою камеру, я насчитала сто восемнадцать дней. Двести тридцать шесть подносов с едой. Восемь посещений Исповедницы. Шаги своего брата я узнавала безошибочно, как и звук голоса, и особое дыхание, когда он спал. В тот короткий миг, пока он открывал замок, показалось, будто чередою пронеслись все эти годы без него. Я подскочила при звуке его шагов, но когда дверь отворилась, заставила себя сесть на кровать.
Он на мгновение задержался в проеме. Взглянув на него, я увидела двоих: мужчину, что стоял передо мной, и мальчишку, который немедленно всплыл в памяти. Зак вырос высоким. Темные волосы теперь длиннее и гладко зачесаны за уши. Лицо стало полнее, смягчилась острота скул и подбородка. Я помнила, что летом у него на носу высыпали веснушки, точно горстка песка. Сейчас их не было, и его кожа казалась почти такой же бледной, как моя. Он шагнул в камеру и запер за собой дверь, опустив ключ в карман.
– Ты хотела мне что-то сказать? – спросил он.
Я не осмеливалась заговорить. Мне не хотелось выдать голосом, как сильно я его ненавидела и столь же сильно по нему скучала.
Зак продолжил:
– Ты не хочешь, чтобы я объяснил, почему мне пришлось так поступить?
– Я знаю, почему ты так сделал.
Он издал короткий смешок.
– Я почти позабыл, как с тобой бывает тяжело разговаривать.
– Не думаю, что должна облегчать тебе эту задачу.
Он стал вышагивать по камере. Его голос оставался спокойным, и слова звучали в одном ритме с шагами.