Баронесса надеялась на более благожелательное отношение к своей проповеднической миссии в России, однако осенью 1821 г. отношение императора к ней стало меняться.
Призывы Крюденер к крестовому походу против турок, порабощавших греков, были расценены как попытка вмешаться во внешнюю политику России.
«Еще живя в Лифляндии, – писал А.Н. Пыпин, – она делала свободу Греции предметом своих мистико-пророческих гимнов; теперь она стала проповедовать об этом в гостиных… объявляла, что именно Александр и есть орудие, выбранное Богом для восстановления Греции; это назойливое приставанье должно было очень не понравиться императору особенно тогда. Запуганный революциями, Александр представлял теперь Задачу Священного Союза именно в подавлении всяких революционных движений, стремившихся, по ого мнению, к низвержению и алтарей и престолов”[13], к которым теперь причислялось и греческое освободительное движение. Как инициатор и участник Священного союза, взявшего на себя обязательство поддерживать в Европе порядок, Александр, некогда сочувствовавший грекам, а теперь озабоченный тем, как подавить их восстание, видел крайнюю неуместность призывов Крюденер, тем более что в русском обществе были мнения, что Россия обязана защищать своих единоверцев. Он решил остановить проповедницу и поначалу сделал это в мягкой форме. По словам Эйнара, он написал ей письмо на восьми страницах, где указал, что, удовлетворяя стремления греков, он опасается попасть на ложный путь и благоприятствовать тем нововведениям, которые принесли столько жертв и так мало добра (намек на революции. – Прим. авт.), но в особенности принятое на себя обязательство действовать заодно с союзниками; далее, он порицал ту свободу, с которой она осуждала действия его правительства; создавая волнения вокруг трона, она нарушала свои обязанности как подданной и как христианки, и что ее присутствие в столице возможно только на условии – хранить почтительное молчание об образе действий, которого он не мог изменить по ее желаниям».
Это письмо император послал ей через Александра Тургенева, с тем чтобы, по прочтении письма баронессой Крюденер, он взял его назад. Но Крюденер, убежденная в том, «что освобождение Греции было начертано в небесах», не могла согласиться на такое ограничение своей проповеднической деятельности и предпочла вернуться в конце 1821 г. в свое имение Коссе