Первый этаж дворца представлял собой
нынче нечто среднее между залом ожидания курортного аэропорта на
третий день нелетной погоды и бивуаком разбитой в пух и прах армии.
В огромных залах, где когда-то проводились высочайшие приемы и
давались блестящие балы, сейчас стояли, сидели на стульях и
подоконниках, ходили туда-сюда и даже лежали прямо на полу сотни
усталых, дерганых людей. Вычурные платья соседствовали с военными
мундирами, те перемежались простецкими рубахами, кофтами и чуть ли
не домашними халатами, много было казенных накидок-епанчей, не
иначе, выданных со склада тем, у кого не нашлось лучшей одежды.
Кто-то с кем-то громко спорил, кто-то раскатисто храпел, визжали
расшалившиеся дети, плакали совсем уж малыши…
И добро бы речь шла о пристанище
черни – но нет, по больше части, собрались здесь даже не
мастеровые: глазам моим предстали сплошь ауры, отливавшие
благородным серебром!
Впрочем, по сравнению с питерцем
бароном Оффенбергом, с его несчастной дочерью или с той же
баронессой Цедерстрем, каждому из присутствующих тут еще сильно
повезло…
У лестницы, ведшей на второй этаж,
стоял караул лейб-гвардии Московского полка. Нас пропустили без
разговоров.
Наверху толп уже не наблюдалось –
здесь царила умеренно-нервная атмосфера губернского
правительственного учреждения накануне столичной ревизии: скрипели
перьями секретари, сновали курьеры, раскрасневшийся типчик
купеческой наружности кричал в «портсигар» телефона:
– Повторите, сударыня!.. Не слышу,
повторите!.. Сколько, вы сказали? Духи Америки, не слышу!..
В приемной ротмистра мы застали
Юльку, Машку и незнакомого мне пожилого мага в армейском мундире –
старомодном, должно быть, еще времен прошлого царствования –
отрекомендованного Ди-Сы как князь Иван Иванович Хилков, майор в
отставке. Что майор – я, собственно, и так видел, а что в отставке
– нетрудно было догадаться по крою униформы.
Ни обнять Муравьеву, ни поболтать с
мелкой, ни формально поздороваться с князем возможности мне,
впрочем, не представилось: едва мы перешагнули порог приемной, как
дверь кабинета распахнулась, и адъютант Петрова-Боширова пригласил
нас зайти внутрь.
– Иммунитет, значит? – почти сразу же
перешел к делу ротмистр. К слову, выглядел он так, словно не
сомкнул глаз с самого появления на Москве Белого Центавруса –
собственно, возможно, именно так все и обстояло. – Что ж, чудесно!
– продолжил жандарм. – С сего момента поступаете в мое личное
распоряжение! Дел для вас – невпроворот!