Старуха подняла на неё живые, чёрные глаза, и Лера с удивлением
осознала – не такая уж она древняя, просто, скорее всего, очень
больная.
– Спасибо, деточка! Сейчас человечность, увы, не в моде.
Вообще-то ничего страшного не случилось бы, сшиби он меня насмерть
– мне, детка, жить осталось недолго… Впрочем, это – знак. Я ведь
как раз задумалась о том, кому передать кое-что, доставшееся мне…
ну, не важно. Поэтому и под машину чуть не попала. Родственников у
меня нет, а тут вот тебя мне Бог и послал. Как твоё имя? Лера?
Чудесно Лерочка, подожди здесь, я сейчас. Она вышла из кухни,
повозилась в спальне, позвякивая ключами, вынесла старинную резную
шкатулку, достала из неё листок пожелтевшей бумаги, потом, после
короткого раздумья, второй. – Вот, сумеешь расшифровать это,
получишь от меня наследство. Не сумеешь – извини, я тогда просто
всё сожгу. Тут мой телефон, звони, только если расшифруешь. Меня
зовут Наталья Александровна. Всё, до свидания. Выход – там!
Лера уже подходила к двери, когда услыхала вслед:
– И запомни, деточка, не зря Гоголь писал, что русские любят
быструю езду. Вон, этот, что на меня налетел, тоже, небось, русский
– гоняет, как оглашенный! Впрочем, нет, не русский! Русские-то на
тройках ездили! Запомни деточка, на тройках!
* * *
Непросто в двадцать лет быть замужней женщиной! Особенно, если
ты приехала в Москву аж из Екатеринбурга, учишься в университете и
живёшь с молодым мужем, таким же студентом-провинциалом, только из
Воронежа, в крошечной съёмной комнатушке, аренда которой сжирает
львиную долю его подработки в свободное от учёбы время, своих
скудных копирайтерских заработков в интернете, и переводов от обоих
родителей. Даже сейчас, на каникулах, ребята не поехали домой:
работали целыми днями, чтобы подсобрать немного денег.
Вечером Лерочка рассказала мужу о своём приключении. Он хмыкнул
недоверчиво, но потом всё же взял пожелтевший листок бумаги в
клеточку, вырванный из старой тетради, аккуратно сложенный
вчетверо, развернул его и стал изучать.
На пишущей машинке было напечатано посередине листа
следующее:
Думы, думы, думы… Сны жестоки и злы, воспоминания язвительны
и унылы. Крах твоих замыслов подступает еле заметно, задумчивые и
язвительные антиподы молчат и лелеют надежду радостно распахнуть
броню заранее брошенного к стопам скептицизма. Гордые, одинокие,
носятся устало в зимнем вспенённом море, забываясь в своём чутком
молчании…