В таких раздумьях и пробежали дни до визита Аддингтона-младшего. До того момента, как он узнал о безрассудном поступке дочери и последствиях, с ним связанных... Корить себя за недосмотр не имело смысла: он слишком доверился Лиззи, чтобы предполагать нечто подобное. Следовало, однако, учесть порывы влюбленного сердца – они всегда довольно непредсказуемы и безумны – но он этого не сделал. Радея о ее физическом благе, упустил из вида опасности иные, не менее сокрушительные для души и сердца.
Впервые с момента смерти супруги он возблагодарил бога, что ее рядом нет. Катрин слишком любила дочь, чтобы снести подобное с кротким сердцем.
Элайджа Хэмптон чувствовал себя совершенно разбитым и потому предложение Аддингтона, озвученное за бокалом выдержанного кларета, воспринял спокойней, чем мог бы в других обстоятельствах. Даже порадовался ему, пусть радость эта и была сдобрена горечью послевкусия.
Мужчины скрепили уговор рукопожатием, и последующие несколько дней мистер Хэмптон стойко сносил жалобные причитания Клотильды («Какой позор, Элайджа! Как показаться знакомым?») и грустную отрешенность Элизабет («Все хорошо, отец. Вам незачем беспокоиться за меня!»). И снова почистил пистолеты...
А еще сжег письмо. В последний раз пробежал по строчкам глазами – каждая из которых тавром отпечаталась в голове – и кинул в огонь... Бумага вспыхнула, пламя заглотило его в тот же момент.
Он вышел из кабинета и начал собираться на прием к Аддингтонам.
Лиззи четвертые сутки не выходила из дома: ее прибежищем были спальня и библиотека. Первая даровала спасительное забытье здорового сна, вторая – забытье книжное. Отрешаясь от собственных горестей, она погружалась в горести иные, никак с ней не связанные, – беспокойство за книжных героев помогало переносить собственные. Реальные, терзающие сердце...
И если бы только не причитания тетушки Кло, подобный «пластырь» мог бы оказаться на порядок действеннее, однако она не давала племяннице позабыть о проступке.
– Подумать только, выйти из дома одной... в темноте… в платье служанки...
– Со мной была Кэтти, тетушка, – устало, в сотый раз кряду возразила Элизабет.
Но та, казалось, не слышала.
– Явиться к жилищу неженатого джентльмена и... – она обмахнулась веером, как бы ощущая стыдливый жар от одной мысли о подобном позоре, – пытаться пробраться в дом, подобно преступнице.