Я знаю, что, упрекая, важно не пересолить – и заслуги не забудутся, потому спускаю ноги с дивана. Мигалов приободряется. Снимает с вешалки новый пиджак, рассовывает по карманам бумажник, расческу, клочки страничек из блокнота с набросками его глубоких мыслей. Натягивая узкое платье, я поглядываю через зеркало на супруга и в который раз думаю: баловень судьбы! До зрелого возраста его нянчил папочка, теперь живет на всем готовом. Сорочки, отутюженные мною, завтраки, ужины – тоже на мне, квартира, поддержка отношений с приятелями – по моему расписанию и общими стараниями. На службу Игорь Корнеевич ходит нехотя, отсиживает, изводя служебное время на мелочи томления. Изредка выполняет в течение недели то, что иному специалисту мало на день. Оставь его в чужом городе без опеки, не сообразит, куда ткнуться, чтобы не умереть с голоду, а уж завшивеет в три дня. Свеж и красив он, видимо, потому, что не растрачен.
– Вези, – пять минут спустя командую через плечо.
– С бензином туго. Тут два квартала, на квартиру к пострадавшему.
– Предупредил бы, не поднялась бы с дивана.
– Ну, раз уж поднялась.
На улице светло, тени густые, и прохожие тянутся к ним. Я еще не чувствую, но догадываюсь: припекает.
– Ты бы ввел в курс дела. Хотя бы в двух словах.
– Забил тревогу некий Юрий Гурьевич Опочин. Исчезла приемная дочь. Падчерица, по-русски, что ли.
Имя показалось мне знакомым, что-то из подсознания.
– Он кто?
– Середняк. Пару лет назад встречал его на телевидении, возглавлял режиссерскую группу. Забытый драматург. Поэт…
Я кокетливо загибаю пальчики:
– Зарплата едва на продуктовую корзинку. К сорока годам полная утрата идеалов, грешен прелюбодеянием…
– И повторным браком, – вставляет сыщик.
– Тем более, – совсем оживаю я. – Внешняя требовательность и солидность в манерах никак не согласуются с одиночеством и податливостью души.
– Погоди, не успеваю записывать, – разумеется, не вынимая вечного пера и записной книжки, на ходу язвит Мигалов.
Меня не проведешь. Щуря свои загадочные глаза и отворачиваясь, он тщательно запоминает мои предположения – отправную точку для его суждений о человеке.
– Так падчерица исчезла или убита? – уточняю со всей строгостью.
– Найдена в перелеске. Со следами насильственной смерти. Сейчас в морге. Мать в отъезде. Мы к отчиму.