– Скажи адрес.
Илона сказала. Она ждала еще вопросов, но их не последовало. Пауза показалась настолько глубокой, что мелькнула мысль: связь прервана, Карина ее больше не слышит.
– Карина? Ты здесь?
– Сестренка, назови имя твоего знакомого. Еще лучше дай номер его телефона. Мне нужно срочно с ним связаться.
– Э-э… Карина, я не… Он просто позвонил, наверное, хотел остаться неизвестным. Любой человек на его месте…
– Дай мне его номер.
– Карина, мы же так не договаривались.
– Мы с тобой никак еще не договаривались. Номер!
Пауза. Странная настойчивость. Илона пожалела, что позвонила.
– Илона? Ты в этом как-то замешана? В чем проблема? Тебя связали законом молчания, моя дорогая сицилийка?
– Нет, просто я… обещала всего лишь разузнать про его соседа. Что там случилось, в этой квартире?
– Кое-что странное. Хуже, что есть некая связь с одним криминальным эпизодом за сегодня. То есть связи между ними не должно быть, но один нюанс указывает, что она есть. Странный нюанс.
2. ЧУЖИЕ И СВОЙ. СВОИ И ЧУЖАЯ
1
Он вскинул голову, очнулся и не сразу понял, где находится. Вокруг тьма – ночь еще не закончилась. Вереница образов, порожденных короткой дремой, расплывалась в сознании кляксами. Понять, что означает хотя бы один такой образ, невозможно.
Марат сжал в руке пистолет, опустил окошко водительской дверцы, выглянул. Странное ощущение – и правдоподобное до невозможного: кто-то только что забирался в его карман. Оно возникло, как озарение. Ему показалось, что он обхватил чью-то руку, сжал пальцы неосознанно, на чистом рефлексе, но так и не проснулся.
Марат медленно, по возможности беззвучно выбрался из машины. Тьма оставалась неподвижной. Рядом – никого. Конечно, рука в его кармане – один из бессмысленных снов-обрывков, хлынувших к нему в сознание, стоило ему не выдержать и закрыть глаза.
Он сунул руку в левый карман спортивного пиджака – взял на всякий случай, если ночью похолодает и даже в машине станет неуютно. Он сунул руку и замер.
Хотелось заорать, выдернуть руку, скинуть пиджак. Неимоверным усилием воли он не сделал этого, хотя уверенность, что он нащупал в своей одежде и держит рукой гигантское насекомое, показалась непоколебимой. Он выдернул руку, сжимая зубы, удерживая рванувшийся изнутри вопль. Посмотрел на то, что держал в руке. Он не выбросил этот предмет лишь потому, что уже знал: это – не насекомое. Штука не была подвижной, не пыталась вырваться и, уж тем более, укусить, поранить. Штука не была живой, хотя…