Шел снег. Крупитчатый, острый, ветер озлобленно швырял его в лицо. Машенька заслонялась уголком клетчатого платка, который ей не нравился совершенно, но в беретике далеко не уйдешь по такой погоде. Шею, потом, платок прикрывает, да и вообще важна внутренняя красота. А у нее она, наверное, есть. Конечно.
В библиотечном училище на выпускном говорили, что Мария Мещерская – отличный товарищ, активный культармеец и воинствующий безбожник… А еще у нее густые русые волосы, стриженные по линейке, и блестят, когда она поворачивает голову. И глаза – серые, стальные, как вода в озере глубокой осенью, в ноябре. И вовсе не важно, что на ней штопаные шерстяные чулки. Кто сейчас обращает внимание на эти чулки, если всего через три дня годовщина Великого Октября? Наверняка будет парад Егерского батальона, а на спортплощадке устроят конные выступления и показательные химические занятия со стрельбой и дымовой завесой… Здорово. И вообще, еще немного осталось потерпеть – и жизнь наладится. И тогда у нее в комоде будет целых три пары чулок, причем абсолютно целых. Не для праздника, а на каждый день. Может ли такое случиться? Конечно, может. Ей ведь только восемнадцать лет. А вот пройдет еще лет десять… колоссально много времени, нет, это просто невозможно представить. Конечно, у нее обязательно будут толстые ноги, вот как у тети Гали, с округлыми гладкими коленками. Когда тетя Галя сидит, попивая чай, коленки играют под юбкой, как шары… Машенька невольно ощутила под пальто собственные худенькие ножки и подумала, что не стоит забивать голову глупостями, потому что книжки для рабочих столярной мастерской гораздо важнее и что с прошлого раза там остается еще два должника.
Она миновала четырехугольную площадь Свободы, застроенную по периметру двухэтажными зданиями и раскрывавшуюся на пойму реки и самое сердце города – громаду завода, внушавшую странный, почти суеверный страх. Машенька, конечно, понимала, что бояться совершенно нечего, потому что на заводе работают пролетарии. Правда, некоторые из них до сих пор так и не поняли, что на самом деле они лучшие люди, поэтому пьют водку и вообще прозябают в темноте, но это только потому, что по темноте именно они ничего и не понимают, а стоит им объяснить… Машеньке как-то поручили громкую читку газеты в литейном цехе, но голос у нее слабый, поэтому ей так и не удалось докричаться до трудящихся. А библиотекарь Георгий Федорович, который теперь проводит эти читки, говорит слишком витиевато, по-старорежимному, и рабочие наверняка ничего не постигают из того, что он пытается им объяснить.