Егор знал, что кочегарка открывалась во двор черным зевом подвала, набитым угольной крошкой и заводским шлаком. Вернее, он сам, заранее еще, приоткрыл прожорливую угольную пасть, спрыгнул внутрь, углубил яму сразу под зевом, припрятал лопату. Теперь тело он аккуратно положил в угольную могилу, присыпал сверху шлаком, разровнял, утоптал, а сверху закидал углем… Егор почти не таился. Где-то со стороны моста заржала лошадь, кучер прикрикнул на нее: «А ну пшла-а!» Ну, если кто и заметил Егора, то наверняка принял за обычного кочегара… Пятно на угольной куче некоторое время дымилось, как будто Машенькино дыхание иссякало постепенно, но вот окончательно растаяло в холодном воздухе декабря. Поземка быстро замела следы, и никто не видел, как Егор Воронцов плакал во дворе кочегарки, сидя на груде угля, повторяя: «Машка, я не хотел. Прости меня, Машка!»
На следующий день Егор заявился в библиотеку справиться, куда же могла подеваться Марья Сергеевна. А Марья Сергеевна вчера без пяти одиннадцать покинула рабочее место, но домой так и не вернулась. Искать ее начали только утром, однако тщетно: Машенька как в воду канула. Искали и на реке под мостом, где бурное течение всегда оставляло вымоины во льду, однако зачем бы ей было топиться? Егора таскали на допрос, но тоже безрезультатно. Ночевал он в городе у приятеля, а поскольку за водку сели они еще в семь вечера, к одиннадцати приятель был настолько хорош, что не заметил, как Егор куда-то отлучился на час. Вернулся он к полуночи и завалился спать прямо на кухне у этого приятеля, бросив на пол тюфяк. Орудие преступления Егор назавтра принес на завод и, отделив лезвие от рукояти, выточил из стали сверлышки. Дневную норму перевыполнил в тот день и сверлышки, замаранные Машенькиной кровью, отдал на нужды народного хозяйства…
20.12.1997
Ну да, теперь сиди и жди, покуда очередная зарплата капнет, в аванс выписали всего пятьсот рублей, но и то деньги: последний раз их в театре платили месяца три назад. Пятьсот рублей – это вообще что? Это один раз посидеть с мужиками, то есть консервы какие прикупить да пару бутылок. Монтировщик Пейпонен решил отлучиться по такому случаю в магазин, благо через дорогу. Сегодня никто туфтеть не будет: вечернюю репетицию отменили, актеры распущены по домам, а на детском спектакле в субботу работы немного, успеют и завтра декорацию поставить. Пейпонен в Национальный театр прибился случайно, просто подвернулась работа на том фоне, что работы вокруг не было вовсе. Потом, после сорока на службу берут либо родственников, либо нужных людей. А кому он на фиг нужен, простой трудящийся Пейпонен? А тут он вроде ко двору пришелся, фамилией своей список сотрудников украшает: вот, у нас даже монтировщики финны. Ну, по-фински у Пейпонена по-настоящему только дед лопотал, майор Красной армии, да ликвидировали его еще в самом начале борьбы с троцкизмом, а у потомков пара-другая кухонных слов в активном запасе да на слуху новости на финском по радио, и мать еще при советской власти газету выписывала «Neuvosto-Kaijala»…