Разжившись деньгами, Мирабо, между прочим, сторговал великолепную библиотеку Бюффона, знаменитого натуралиста[19]. Но смерть была на пороге. Предсмертные его слова были таковы: «Я уношу в своем сердце траур по монархии. Ее обломки станут добычей бунтовщиков».
Итак, Мирабо покидает авансцену, на которой вскоре появляется Робеспьер…
По странной игре случая этот довольно бесцветный человек стал тем центром, вокруг которого вот уже двести лет кипят страсти. Его поклонники видят в нем чуть ли не полубога; враги – например англичане – считают Робеспьера (как и Наполеона) немногим лучше Сатаны. И не в XIX, а в середине XX века английский историк Тойнби, стремясь опровергнуть некий аргумент, приводит решающее (с его точки зрения) возражение: «Такой аргументацией можно и Робеспьера оправдать!» – восклицает он. С точки зрения англичанина – аргумент решающий, неотразимый…
Попытаемся все же отойти от этих двух крайностей и посмотреть: что сделал Робеспьер для Франции, в чем он виновен, а где он был только игрушкой обстоятельств.
Мы уже видели, что Робеспьер маловлиятелен и непопулярен в Собрании. Он выступает часто, но мало чего достигает. Скажем, обсуждается некий закон, он предлагает дополнить преамбулу: «После слов „Людовик Божьей милостью и т. д.“ нужно вставить: „Народы, вот закон, который на вас налагается, пусть этот закон будет нерушим и свят для всех!“». – Тут северный акцент Робеспьера сменяется южным: встает депутат из Гаскони: «Господа, эта формула никуда не годится – нам не нужно псалмов!» Общий смех, Робеспьер молча страдает.
Но он упорно борется и в марте 1790 года достигает скромного успеха: его избрали на две недели председателем Национального собрания. Через полгода, в октябре, Марат в своей газете называет Робеспьера «может быть, единственным истинным патриотом в Сенате». Впрочем, не ясно, была ли это похвала Робеспьеру или… или, может быть, очередная инвектива Марата против Национального собрания: что же это за собрание такое, в котором только один истинный патриот, да и тот – Робеспьер!
Для сравнения заметим, что Мирабо был избран председателем Собрания только в начале 1791 года: настолько стойким было к нему недоверие. Пост этот особого значения не имел (председатель избирался на две недели; поговаривали даже, что враги нарочно добились избрания Мирабо, чтобы на полмесяца закрыть ему рот, поскольку по французским обычаям, председатель не мог участвовать в прениях), но был выражением уважения к депутату. И характерно, что Собрание оказало Мирабо эту честь лишь через 2 года после начала своей работы.