Черт, надо срочно менять подход к
дамам за тридцать! Двадцатилетний советский пацан уж точно не
назовет их девочками! За такое и огрести можно! Привык, понимаешь,
что для тебя все, кто моложе сорока, девочки! А тут сам сопляк!
— Фамилия? — дама никак не
поддавалась на мое просто светящееся от любви к ней лицо.
— Лесовой, — отрапортовал я и тут же
мысленно застонал: «Ну, дура-а-а-ак!» — Ле-са-ков! — громко и по
слогам повторил я, спеша исправить оплошность.
— Молодой человек! Я не глухая! —
снова отчитала меня библиотекарша и принялась рыться в карточках. —
Газеты только в читальном зале!
— Я знаю, — кивнул я и сообразил,
что не взял с собой никаких документов!
Черт! А если студент Лесаков не
записан в библиотеку? Придется делать покаянный вид, каяться в том,
что не умею думать головой, и переться через полгорода обратно в
общагу за паспортом. А потом идти обратно по жаре. Я принялся
выстраивать стратегию захвата сухопарого бастиона, когда сотрудница
городской библиотеки уточнила:
— Алексей Степанович?
— Он самый! — кивая головой,
подтвердил я.
Отлично! Хороший ты парень, Леха
Лесаков! Читать любишь!
— Вам какие газеты?
— Давайте начнем с центральных!
— Уточните запрос, — строго глядя на
меня, женщина продолжила допрос.
— Давайте «Правду», — я смирился с
проигрышем: обаяние молодого и вполне симпатичного студента на
советского библиотекаря не действовало от слова совсем. Ну, или я,
старый ловелас, плохо старался в новом теле.
— Вот тут распишитесь, —
библиотекарь развернула ко мне тонкую читательскую карточку, ткнула
пальцем, где оставить автограф.
Я взял ручку, привязанную к столу
веревочкой, расписался и вернул формуляр.
— Присаживайтесь, сейчас
принесу.
— Большое спасибо! — поблагодарил я
спину. — Доброе утро, — поздоровался с другой сотрудницей,
вынырнувшей из-за стеллажей.
Женщина ничего не ответила и
принялась, как и ее товарка, перебирать бумажки.
Я оглядел длинный читальный зал,
выбрал место у окна и стал ждать. Вскоре первая дама принесла
подшивку «Правды», хлопнула ею об стол.
— Семьдесят восьмой, первое
полугодие.
Старое столярное изделие
содрогнулось, библиотекарь развернулась и молча ушла. Я принялся
неторопливо перелистывать серые страницы, вспоминая прошлое своей
страны, которое не мог хорошо помнить, но историю которой любил и
знал.