– Да нет, уважаемая сеньора, глазки на меня, пожалуйста. Ну?
В его голосе впервые прозвучала живая интонация, правда, не предвещающая изменений к лучшему, а, напротив, обещающая все муки ада.
Нашедшие, наконец, выход слезы поползли по щеке: "Что за бред? Что он хочет от меня, в конце концов?”.
Она ни в коем случае не хотела разжалобить убийцу, понимая, что этот прием в данном случае не пройдет.
Скорее, еще более взбодрит его, а, может, и ускорит события.
Но слезы, не слушаясь, уже резвее съезжали на подушку, зля ее.
– Вы плачете? Что вас так огорчило?
Он, определенно, насмехался над ней.
И Доменик, вдруг, успокоилась, разозлившись уже на него: "Подонок! Я еще должна его и пожалеть. Мразь!".
– Вот это, – он ткнул в расплывшееся розоватое пятно на правой ключице, – появилось неделю назад, а это, – палец переместился к пупку, где алел, скукоженный по краям, прорвавшийся волдырь, – два дня назад. Разницу видите?
" Сходи к врачу, идиот. Я не специалист по травмам подобного рода", – Доменик с нескрываемой ненавистью перевела взгляд с изуродованного тела на глаза погорельца, ответившие ей тем же.
– И это еще не все.
Его голос обогатился еще одной интонацией, не знающей снисхождения.
Он, не отпуская ее глаза, в кучку собравшие все возможные проклятья в его адрес, не спеша расстегнул джинсы.
"Ну-ну, верхом не ограничимся. У нас есть еще нечто из нижних запасов – на закуску".
Это "нечто" во всей красе предстало перед ней ровно через секунду – те же ожоги, усыпавшие худые мускулистые ноги.
– Нравится? Здесь, – маньяк коснулся паха, – пока чисто. Иначе мы не беседовали бы сейчас с вами так мирно.
"Господи, да я-то тут при чем?", – Доменик разобрала ярость. В чем он ее обвиняет? И что там творится в его помутневшей голове?
Вот, кстати, то, над чем она должна сейчас подумать. От переживаний толку никакого. Только сбивают. Надо понять источник проблемы и рулить оттуда.
Он будто читал ее мысли:
– Вы виновница того, что со мной происходит.