– О, проснулся.
– Ну и за**ись! Мочить приятнее будет!
– Э,э,э ребята, стоять! Вы какая банда?
Степан, Пашка, и ещё несколько человек, находящихся в подвале, переглянулись.
– Какая банда, говорю, мать вашу, оглохли?!
Этот говор парни понимали:
– Кровники.
– А я из Альянских – соврал Зверь: на самом деле он был во враждуещей с кровниками банде, но парням об этом знать было не обязательно.
– Че ты дуешь тут, ты легал! Альянский он, блин…
– Да я не дую, я…
– Стой, Степка! – окликнул пожилой нищий, перебирающий пакеты с амфетамином – У Альянских всегда татуировка на спине есть. Орел, и в лапах череп, а в зубах у черепа – пластинка с надписью «Альянс».
Розинбергу быстро и бесцеремонно разодрали футболку, оголив мускулистую спину, покрытыю огромным количеством татуировок – в молодости любил это дело, даже сам эскизы рисовал. Татуировки с орлом не оказалось, что немедленно было зафиксировано ударом по почкам – в назидание, чтоб больше не врал. Затем его обшмонали, отобрали каким-то чудом завалявшиеся в кармане брюк деньги и мятые листочки, затем сняли сами брюки и вышвырнули на улицу, дав с собой только погнутый нож.
Раздобыть одежду труда не составило – сергей просто подбежал к первому встречному, ударил его ножом и раздел, напялив все на себя. Одежда оказалось вшивой, но выбирать не приходилось – суровая жизнь трущоб вбила в Сергея несколько заповедей, в том числе «Дают-хватай».
Спустилась ночь. Дождь из холодного перешел в ледяной. Усталый, голодный, избитый (на какой-то улочке на него навалились сразу пятеро вдрызг пьяных беспризорников) Сергей Розинберг, он же Мясник, он же Бельга, он же Зверь заполз в какую подворотню, соорудил нечто вроде крыши из пары железных листов и заснул, замотав голову промокшей толстовкой. Спал Зверь тем крепким, здоровым сном человека, которому уже не о чем беспокоиться и нечего терять.
Эй ты, как там тебя…
– Бочка.
– Бочка, плесни мне пива.
– А че взамен?
– Ну хошь героин, 50 грамм?
Бочка вороватым движением хапнул пакетик и побежал за угол какой-то постройки – вмазывать. Сергей протер бутылку, и в который раз за день приложился к горлышку. Он спивался. Просто и откровенно – бухал. Ему нечего было делать. Некого ждать. Всех его друзей убили, родственников своих он не помнил. Выйти в город не мог – здесь ему нужно было скрываться как минимум месяца четыре. Вот и скрывался – сидел в грязной лавчонке с несколькими наспех сколоченными столиками и глушил душу, тело и разум тошнотворным синтетическим пивом.