Он остался жив. Дока понял это, когда удалось сквозь кровавую пелену разглядеть червей, желтыми струйками спускающихся вниз по трещинам скалы. Тела он не чувствовал, желания жить тоже не было. Но все же какая-то природная сила, какая-то звериная упрямость подняла его, развернула к лежащей рядом глыбе и тут же покинула. Устоять на сломанных ногах не получилось, и Дока рухнул, с размаху ударившись лицом о шершавую поверхность камня.
Вокруг раскинулось небольшое море желтых червей, они заполнили весь склон, на котором лежала глыба, но на сам камень ни один червяк даже не попытался влезть. В полной тишине сновали упругие тела, не решаясь преодолеть незримую границу, близ которой они теряли желтый цвет, становясь почти белыми.
Смотрю на него и не вижу:
называю его глубочайшим.
Вслушиваюсь в него и не слышу:
называю его тишайшим
На солнце жить и не сгореть человеку невозможно, это Дока знал твердо, но также он знал, что ему сейчас лежать на солнце очень приятно. Сияющая золотая поверхность убрала боль и наполнила силой. Теплый ветерок ерошил волосы, Дока лежал с закрытыми глазами, но, как ему казалось, всё видел, слышал и чувствовал. Поэтому шепот у него в голове прозвучал подобно грому, больно ударив по обнаженным нервам: «Оживи их! Оживи помощников! Отправляйся к Трехглазому – он поможет, научит, объяснит!»
Дока открыл глаза, рывком сел и огляделся. Занималось утро. Он сидел в центре большой каменной плиты, сплошь покрытой изображениями кругов, спиралей и кинжалов. Похоже, камень не только спас жизнь, но и исцелил его: переломов, ссадин, порезов больше не было. Со всего тела осыпалась бурая корка, под которой проглядывала совершенно здоровая кожа. Дока встал во весь рост и с хрустом потянулся. Армии врагов, едва его не погубивших, тоже больше не было. Кое-где, в отдалении еще мелькали желтые полоски червей, но с первыми лучами восходящего солнца и они исчезли. Лишь сейчас Дока понял, насколько он голоден, за сутки и маковой росинки во рту не было, только воды напился, перебираясь через ручей, так это когда было, ближе к вечеру. Вспомнил о подарке великана, сунул руку за пазуху – удивительное дело: со всеми этими прыжками, бегом, падениями со скалы одежда превратилась в лохмотья, тело все искалечено, а сушеное мясо, поди ж ты, не пропало. С жадностью зверя Дока впился в упругие волокна и заработал челюстями. Мясо, видимо, было не простым – не съев и половины от маленького кусочка, он почувствовал, что совершенно сыт.