Как-то, еще в первые дни, когда Наташа вырывала свою руку из моей руки, и когда князь по вечерам наряжался в белую рубашку, мы с Наташей плыли вроде бы наперегонки. Эго она навязала. Я изо всех сил старался, а догнать не мог. Тут я забыл обо всем на свете, зажмурился и нажал, как следует. Руки и ноги у меня начали неметь от усталости, а я все плыл и плыл и, когда понял, что еще секунда и – конец, оглянулся. Наташа осталась сзади довольно далеко. Капля воды, мой верный телескоп, приблизила ее лицо. Наташа смотрела на меня, и уголки губ были печально опущены. Меня в сердце что-то ударило, очень сильно, но я только сотрясение почувствовал, не боль, и в то же время такую легкость, что вот-вот взлечу из воды, и немыслимую горечь, словно меня ждет большая беда.
Медленно плыл я к ней, еле-еле, поравнялся и, не останавливаясь, поплыл дальше, не сказав ни слова, а она подстроилась рядом и так же медленно поплыла. Здесь всегда были волны, вернее – крупная зыбь, она била в лицо, поэтому мы не разговаривали.
Иногда я скашивал глаза и видел через зеленую, пронизанную солнцем воду Наташины руки и лицо, окруженные пузырями воздуха. Что со мной тогда творилось? Я с одинаковым успехом мог разреветься и рассмеяться от переполнявшего чувства, и во всем мире для меня существовала только эта женщина – печальное и спокойное существо, без нее я не жил до сих пор и без неё жить не буду никогда.
Первое время князь еще на что-то рассчитывал, ходил гордый, со мной обращался снисходительно, обрывал мои шутки при Наташе и сам шутил очень редко. По все же шутил, был, так сказать, строг, но справедлив. (Всю эту чепуховину повторять, возрождать из пепла бессмысленно.) По утрам князь стирал свою нейлоновую рубашку и вечером надевал, когда мы шли к столовой дома отдыха на свидание с Наташей. В темноте наши обгоревшие лица казались коричневыми, а не красными, как в действительности, и если прибавить к этому белоснежный воротник княжеской сорочки, то можно представить, как князь был хорош.
– Князь, ты прекрасен как бог!
– Серьезно, старик, ничего?
Он на полкорпуса выдвигался вперед, чтобы лучше можно было его рассмотреть. В сумраке, на безлюдной аллее, когда князя не с кем было сопоставить, и не так бросался в глаза его небольшой рост, он выглядел прекрасно, стройным и элегантным. Не нужно было кривить душой, чтобы сказать: